- У вас платье мокрое, - сказал он. - Как бы не простыли...
Она рассеяно разглядывала календарь на стене, хотя мокрое платье занимало ее гораздо больше - как люди, не живущие постоянно на одном месте, она боялась заболеть, простудиться, боялась слечь, и потому такие вещи, как вымокшее платье, заставляли ее серьезно волноваться. Она помолчала немного, что стоило ей большого труда, но поколебавшись, внешне очень равнодушно спросила:
- У тебя тут ванная есть?
- Есть, - выдохнул он с замершей от восторга душой.
- Можно я... - нерешительно начала она.
- Конечно! - перебил он ее. Слишком громко.
Она усмехнулась.
Он включил ей колонку и засуетился в ванной - распечатывая новое душистое мыло, несмотря на то, что старое на раковине было почти неиспользованным, приготовил расческу и чистое полотенце.
- Спасибо, - сказала она.
И уже входя в ванную, добавила:
- Послушай давай на ты. А то как-то неудобно мне... В ванной у тебя моюсь, а ты все мне вы да вы...
- Да, да, - радостно подхватил он. - Давайте на ты...
- Ну вот и хорошо, - улыбнулась она. - Проще нужно быть.
- Ладно сказал он.
Кончив мыться, она позвала его из-за двери.
Дай пожалуйста полотенце...
Ах да, полотенце! Впопыхах, он повесил его за дверью ванной комнаты. И когда он постучал, и увидел ее высунувшуюся руку, обнаженную, ослепительно-белую, душистую, и представил ее всю, голую там в ванной, такую доступную, отделенную от него всего лишь тонкой дверью, у него яростно затрепетало, забилось сердце, подкатило к горлу, стало больно ворочаться и гулко стучать, отдаваясь во всем теле, даже в ступнях и в пальцах похолодевших рук, и закружилась голова, и заныли, обсохли в миг, затосковали губы.
- Ну, что же ты? -спокойно сказала она из-за двери, и щелкнула пальцами своей душистой, белой руки.
Он спохватился, отдал ей полотенце, прошел в комнату и сел часто дыша, за свой стол. Но тут же вскочил, взял на кухне стаканы, поставил на стол шампанское, нарезал булочку аккуратными ломтиками, хотя отчаянно дрожали руки, расставил в тарелочках масло, сыр, колбасу... И тут подняв голову, увидел ее в дверях. Она стояла в коротенькой, яркой и несвежей комбинации, с полотенцем, накинутым на плечи, и внимательно смотрела на него. У нее были худые, немного костлявые, но красивые ноги, и лицо без косметики, чуть покрасневшее, распаренное, напоминало лицо заплаканного ребенка. Завидев ее в дверях, он от растерянности выронил нож. Нож звякнул на полу, и он полез под стол доставать его, не успев обратить внимания ни на худые, с выступающими костями ноги ее, ни на лицо заплаканного ребенка.
- О! К тебе гость придет,-сказала она, кивнув на выроненный им нож.
- Я не пущу его,- пробормотал он, поднимаясь с пола.
- У меня платье мокрое,-сказала она.-Повесила сушиться. Дай мне что-нибудь накинуть.
Он дал ей свою лучшую рубашку. Рубашка была ей до колен, она застегнула и сказала:
- Почти, как платье.
- Ага,- сказал он.- С обновкой.
- А почему это у тебя столы так странно поставлены?-вдруг обратила она внимание.
- А это так...- засмущался он.- Глупости...Так мне удобнее, свет падает...
- А,- и она тут же забыла о столах, и села. Он приготовил и протянул ей бутерброд.
- Что я, маленькая?-сказала она недовольно, но бутерброд взяла и с удовольствием надкусила.
- Если хлеба мало, я могу у соседей попросить,-предложил он, видя с каким аппетитом она ест.
- Нет, нет, я не ем много,- сказала она.- Особенно на ночь. Он взволнованно покраснел при упоминании о ночи.
- Ну, что же ты не разливаешь?
Он спохватился, разлил шампанское по стаканам дрожащей рукой.
- И конечно, перелил,- сказал он огорченно.
- Ничего, не беда,-она решительно встала.- Есть у тебя на кухне тряпочка?
- Есть,- сказал он.-Там, на столе, или на холодильнике... Или на полу,-крикнул он ей вслед на кухню. Она вошла с тряпкой.
- К счастью, не на полу,- сказала она и стала вытирать со стола.
Он задумчиво смотрел на нее и думал о чем-то своем, туманном, сокровенном.
- Ты чего улыбаешся?-спросила она и тоже улыбнулась.
- Да так,- он стряхнул с себя начинавшиеся, как болезнь, мечты.
