– Шведы пытались с наскока взять Кронштадт и, укрепившись в нем, пропустить корабли к Петербургу, – также шепотом ответил Ивану гардемарин. – И после этого диктовать условиях государю, Петру Алексеевичу.
– Умно, – Иван задумчиво посмотрел на гардемарина. – Но, раз ты говоришь, что хотели, означает ли это, что не получилось ничего у шведов?
– Не получилось, – кивнул Алексей Белов, а это был именно он, и добавил. – Василий Алексеевич сумел потопить разведчика, а еще из воды выловили Карла Ханса Вахтмейстера. Он-то про планы все и рассказал, прежде, чем к Андрею Ивановичу Ушакову попал. Очень потом Андрей Иванович обижался, все пенял Василию Алексеевичу, мол, тот работы и службы хочет его лишить, такие дела делая, – говоря то, что уже было многим известно, Алексей не добавил, что потопить шведский фрегат удалось только когда Вахтмейстер думал, что совладал с практически необученной командой и «Стремительный» уже медленно погружался на дно. Оставив пальбу, шведы решили взять корабль на абордаж, дабы чем-нибудь поживиться, но, когда они подошли ближе, их ждал весьма неприятный сюрприз от, казалось бы, уже поверженного корабля. А Вахтмейстера выловили из воды уже в шлюпке, на которой спасался выживший экипаж «Стремительного». Их подобрала вскоре «Елизавета», успевшая вернуться, чтобы оказать помощь, передав все, что было нужно в Кронштадт. Не рассказал он и о том, как буквально остолбенел от ужаса, когда рядом с мостиком упало ядро и его однокашнику Вовке Троицкому оторвало этим ядром голову. Было столько крови… Он сумел взять себя в руки только после увесистой оплеухи, которую ему отвесил Мятлев, что-то яростно крича при этом. В себя-то он пришел и даже сумел не впадать больше в ступор при виде смерти, в тот день ходившей за ним по пятам, но вот уже которую ночь просыпался в холодном поту, видя постоянно одну и ту же картину – гибель Троицкого. Ничего этого Белов не рассказал, тому, кому надо, и так знают, а остальным и не стоит знать.
В это время Кузин поднялся со своего места и негромко проговорил:
– Я сейчас узнаю. Обождите пока здесь, – и решительно направился к входу в кабинет. Вышел он меньше, чем через минуту и кивнул на дверь. – Заходите. Все. Гардемарин Белов, тебя это тоже касается.
Когда четверо моряков, принесшие, судя по всему, не слишком приятные новости потянулись к кабинету, Долгорукий ухмыльнувшись спросил Митьку, который смотрел как входит последним, выглядевший чрезвычайно взволнованным, Белов, скрестив руки на груди и нахмурившись.
– Я так понимаю, мне снова можно идти домой? – в его голосе помимо воли прозвучала ирония. А ведь те сведенья, кои он привез, тоже были важными, но нет, его как бродячую собаку за порог не пускали.
– Нет, – ровно ответил Кузин, все еще глядя на дверь. – Скоро придет граф Шереметьев. Государь велел звать вас обоих разом.
– О, Боже, – Иван даже глаза закатил. – Вот только с ним мне к государю и не хватало попасть.
– Так государь Петр Алексеевич распорядился. Но ты, Иван Алексеевич, можешь попробовать оспорить его приказ, – усмехнулся Кузин и прошел за свой стол.
– Нет уж, не горю желанием испытывать терпение государя. А вот ему, кажется, вполне даже по нраву испытывать мое, – пробурчал Долгорукий, устраиваясь в кресле поудобнее, потому как понятия не имел, сколько ему еще нужно будет ждать.
Как оказалось, ждать пришлось совсем не так уж и долго, во всяком случае, графа Шереметьева, который вошел в приемную буквально через пять минут.
– Как же я надеялся, что ты сбежал от Наташки, оставив ее с дитем в моем доме, и подавшись на поиски всего того, что было тебе так дорого когда-то, – Петька рухнул в то самое кресло, в котором совсем недавно сидел Белов.
– Не дождешься, – парировал Иван, разглядывая свою руку, огрубевшую от тяжелой работы, и дорогой обручальный перстень, единственную дорогую вещь, которая у него осталась. Этот перстень стоил целое состояние, но Долгорукий все никак не решался его продать, тем более, что… – Я Наталью не брошу, и не надейся, даже, если ты нас из дома выгонишь, найдем, где остановиться.
