Тогда христианин входит в новое состояние, состояние активности, но теперь его воля полностью подчинена Богу и не имеет своих собственных мотивов. Действия верующего при этом уже не происходят от него самого, но рождаются под влиянием нежных и любвеобильных веяний Святого Духа, живущего в нем.
Глава 4. Наше желание: от себя или от Бога?
Давайте теперь посмотрим на жизнь человека, который вручил свою жизнь Богу. Мне трудно поверить, что человек, который свое счастье, жизнерадостность, все свои переживания вложил в руки Господни, может при этом оставаться стремящимся обрести свое счастье, пусть даже приносимое Господу. Только тот, кто пребывает в Господе посредством любви, может иметь все свое счастье в Нем Самом. Попытка найти свое счастье в Боге силой своей воли, или из-за страха, или даже из-за стремления "угодить Богу" — все это ужасное состояние и жалкие мотивы.
Лишь любовь может заставить кого-либо вручить свою волю Богу целиком. Если подчинение не проистекает из любви, то оно в конечном итоге становиться лживым.
Когда христианин вручает свою душу, свою волю, все, что принадлежит ему в распоряжение Господа, ничего не желая для себя, и желая лишь одного Господа, ради Самого же Господа (и даже это — лишь в приступе безумной любви), лишь тогда мы сможем видеть доброе начало. Почему? Потому что это как раз то состояние, при котором пропадает всякое стремление к наслаждению самим собой как к цели.
Небесная слава не может служить нашим мотивом. Так же как и прекрасное чувство присутствия Божьего не может быть нашим мотивом. Конечным объектом нашего страстного желания не может быть объект земной или небесный. Только бесконечная любовь к Нему, только погружение в любовь к Нему и поглощение любовью к Нему.
Кто-то мудро сказал: "Мотивация — это дитя любви". Если я люблю только Бога, моим желанием будет лишь Он. Если я люблю только Бога, ради Самого только Бога, без даже мысли о себе, то все мое желание будет лишь только Он Сам. И позже, можно быть в этом целиком уверенным, все, что придет изнутри, будет чистым и не имеющим ложного эгоистичного мотива.
В этом желании любви не преобладает некая "торжественность и величие". Скорее оно содержит цемент тишины и покоя, упоенности и удовлетворения. Если любовь выражена предвечному Богу, и если сама любовь, начинается с Него, и если христианин не имеет никакой другой цели, кроме блаженства Божьего, то желания в сердце этого христианина не проявят себя в обычном беспокойстве или неудовлетворенных желаниях. Чувство покоя должно быть обретено им, чувство, которое как бы говорит: "У меня нет неудовлетворенных желаний, нет не восполненных личных желаний".
Поймите, пожалуйста, что говоря об этом, следует подразумевать, что лишь такое чувство может быть истинным и единственным основанием — единственным непоколебимым основанием, на котором христианин должен строить свою духовную жизнь. Не забудьте, что большинство христиан любят Бога, находясь в ином состоянии, а вышеописанное — лишь в том числе. Их любовь к Богу содержит также и мысль о себе самом и о своих нуждах. Но бывает и хуже (и что в большинстве случаев) - христиане любят Бога лишь только для восполнения и удовлетворения своего личного переживания. Они любят Бога лишь из-за того, что они переживают, когда любят своего Господа. Когда такая любовь умирает (имеется о виду, что чувство, сопровождающее такую любовь, умирает), такой христианин практически теряет свой интерес к Богу!
Это состояние я назову поиском довольства для своего «я», и оно должно быть нами оставлено, если мы хотим познать истинный духовный рост.
Мы должны любить Его без какой-либо личной цели, и даже — как должно и последствии произойти — без чувства, служащего для ублажения нас! Мы должны любить Его с полным пренебрежением и к пустынным периодам нашей жизни, и временам духовного изобилия. Наша любовь должна превзойти все восполнения, которые мы получаем от любви к Богу... иначе мы строим свою жизнь на песке.
Это правда, что Бог может вложить в наше сердце желание. Он действительно сеет в сердце христианина божественные мотивы. С Павлом произошло нечто подобное, когда он воскликнул: "Я нахожусь меж двух огней: желаю разрешиться и быть со Христом, что несомненно лучше, хотя я знаю, что должен остаться с вами".
