– Как обещал, дорогая, такие вещи не забываются! – развёл руками Евгений с доброй улыбкой. – Звонившего человека всегда нужно предупреждать, что ты не можешь говорить, иначе это хамство или даже предательство. Вдруг звонящий готовится с моста спрыгнуть, и ты единственный, кто способен отговорить?
– Ты с моста не прыгал.
– Откуда знаешь? Ради тебя были разные мысли, – продолжал иронизировать Евгений, не в силах остановиться и настроиться на новый лад.
– Ладно, стоп. Закрываем эту тему…
Евгений улыбнулся, а его глаза заблестели, открывая его внутреннее торжество:
– Да… Эта фраза из твоих уст звучит очень сексуально, – Франя посмотрела на Евгения, наклонив свою мордочку.
– Ты по мне очень соскучился, вижу? – усмехнулась Инга.
– Просто безумно… Мы с тобой виделись когда? Лет семь назад?
– Ну, да. Но ничего серьёзного не сделали.
– Не скажи, – понизил голос Евгений. – Эта встреча меня очень мотивировала… Как и любая встреча и разговор с тобой независимо от содержания. Ты единственный человек, заставивший меня меняться.
Инга не знала, что ответить на эту вырвавшуюся из глубин души фразу и продолжила смотрела на Евгения. Франя, положив голову на лапы и накрыв их длинными ушами, наблюдала за людьми своими круглыми чёрными глазами, ожидая развязки. Ей не хотелось лаять и бросаться на Ингу, в ней она чувствовала что–то знакомое, что–то похожее на хозяина. Они сидел друг против друга под музыку Дебюсси, и Евгений смотрел на Ингу, будто не только видит все изгибы её тела и красоту лица, но и чувствует мягкую тонкую шею, нежность пальцев и гладкость рук. Она, как и всегда для него, была прекрасной и аристократичной, и он бы просидел, любуясь ею, очень долго…
– Ты теперь без работы? – невозмутимо спросил Евгений, очнувшись.
– Да. Пока отдыхаю…
– Ой, знаю я тебя, – мягко улыбнулся Евгений. – Ты чахнешь от безделья.
– Ну, в отличие от тебя я бы не смогла просиживать днями в этом кабинете, занимаясь литературой и работой, без контактов с людьми и живыми эмоциями, – заметила Инга.
– Я вообще–то в Москву переезжаю. Буду работать в системе управления, – будто оправдывался Евгений. – С Божесовым… Хочешь, тоже можешь работать там?
Эти слова были сказаны очень робко. Так, что даже Франя разочарованно отвернулась и покачала головой, ругая малодушие хозяина.
– Работать в системе, которая чуть было меня не посадила?
– Ну, ты прекрасно понимаешь, что в это издержки политики… К тому же Орлова хочет формировать Правительство вместе с силами несистемной оппозицией. Я с лёгкостью найду тебе интересную работу и в Правительстве, и в Администрации Президента, и в создаваемой Божесовым Комиссии… Ты ведь прекрасный специалист!
– Хорошо, хорошо, Саш, – тихо ответила Инга. – Спасибо большое, ты всегда готов помочь…
Франя фыркнула на диване.
– Чем же ты будешь заниматься в «системе управления»? – продолжала Инга.
– В Комиссии буду работать, – ответил Евгений, улыбаясь. – Хоть связь в стране нормальную сделаю, чтобы на звонки можно было отвечать спокойно, а не так, что для соцсетей интернет есть, а сотовой связи нет! – эти актуальные слова немного, но вполне справедливо, задели память Инги. Евгений продолжал уже мягче:
– И конечно же, буду стараться сделать так, чтобы никто и никогда не попал в ужасную ситуацию неотвратимой разлуки с близкими и любимыми людьми… Конечно, карантин не самая жестокая несправедливость в моей жизни. Но самая болезненная… Я был дураком, эгоистом. Те наши нечастые разговоры были для меня просто способом позабавиться и поболтать. А надо было держаться тебя и поддерживать интерес, а я разочаровал твоё представление о романтических отношениях… Чёртов карантин! Сколько он уничтожил!
– Саш, ты так и не научился отпускать ситуации… – произнесла она понимающе.
– Ситуации научился, но тебя отпустить не могу… Помню всё. И наш первый взаимный интерес друг к другу, когда в апреле ты попросилась на абитуриент по русскому языку с моим классом, а не со своим, и мы с тобой сидели вместе, заслушивая попытки сочинений моих одноклассников…
Франя, наконец дождавшаяся откровенных речей хозяина, спрыгнула с дивана и, не желая мешать, убежала из библиотеки, повернувшись перед дверью посмотреть на неподвижно сидящих в темноте напротив друг друга людей.
