что от моих слов в воздухе появляется пар, и это дает мне знать, что температура на улице
быстро падает.
Посмотрев наверх я вижу, как мои мама и папа медленно спускаются по ступенькам
закусочной. У мамы уже давно проблемы с тазобедренным суставом, но теперь моему отцу
действительно приходится поддерживать ее. Мози спешит к ним, чтобы помочь, и это еще
сильнее злит меня.
Я вытираю слезы и натягиваю фальшивую улыбку, чтобы скрыть свою боль от мамы.
Ей не нужны лишние беспокойства. Она только что потеряла все что имела.
Позже тем вечером я помогаю маме упаковывать фотографии. Мы заворачиваем их в
шелковые шарфы, которых у моей мамы штук пятьдесят. Она достает ярко фиолетовый и
оборачивает его вокруг моей головы.
─ Твои глаза, ─ говорит она. Поглаживая меня по виску тыльной стороной ладони.
─ Фиолетовый выявляет зеленый, ─ говорю я и она, улыбаясь, кивает мне.
Мой отец за кухонным столом с Мози и Лексом, потеют над счетами. На самом деле я
должна быть там с ними, потому что обычно я поддерживаю моих родителей, но в моем доме
по большей части мы не придерживаемся сексистких или гендерных ролей, независимо от
того, насколько это понятие устарело или насколько оно нелепо.
─ Мози, да? Да? ─ говорит моя мать и улыбается мне.
Я краснею так сильно, что мое лицо наверняка становиться темнее оттенка шарфика на
моей голове. Моя мать и я НЕ ОБСУЖДАЕМ мужчин. Или секс, или даже менструацию.
─ Симпатичный мальчик, ─ говорит она, кивая головой.
Я кривлю лицо. Я подавлена. Конечно же, она рассмотрела то, что мы скрывали.
─ Он друг Алексея, ─ я пожимаю плечами. ─ Перейдем к твоей бижутерии и гребням
для волос?
Она продолжает кивать головой, словно между нами есть секрет и это полностью
раздражает. Я иду к ее комоду и вытаскиваю верхний ящик. Он покрыт бархатом и в нем
содержаться все сокровища, которые у нее когда-либо были.
У меня есть воспоминания из детства, когда она позволяла мне посмотреть и потрогать
эти таинственные вещи. Когда я была маленькой, они обладали надо мной такой большой
властью, то, как они мерцали и искрились, и делали мою маму просто красавицей, когда она
надевала их. Помню я думала, что она становилась волшебницей благодаря этим прелестям, и
это заставляла меня хотеть побыстрее вырасти и стать женщиной.
Иногда она надевала на меня шарф или колье, или же гребень на мои волосы. Я ходила
по дому, словно балансировала с книгой на голове, отказываясь пошевелить плечом или шеей.
Но потом я выросла и стала сорванцом, затем хиппи и только потом активисткой,
именно в таком порядке ─ Я никогда не была гламурной девчонкой. У меня даже не проколоты
уши. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что, возможно, Лекс и я охренеть как
разочаровывали наших родителей.
Я наклоняюсь и целую маму в щечку, инициирование с моей стороны ласки ─ это то,
что я делаю очень редко.
─ Ты права, мама. Мози ужасно сексуальный! Но он слишком, слишком молод.
Скорее всего, она не поняла меня, но я чувствую необходимость поделиться этим,
поговорить об этом с кем-нибудь. Она хочет, чтобы в моей жизни была большая любовь, так
что я могу претвориться. Кроме того, я должна кому-нибудь рассказать насколько он
привлекательный, и я даже не могу сказать Джени, что он здесь, не говоря уже о подробном
описании его невыносимо красивого лица и его глупого великолепного тела. Парни не должны
быть так прекрасны. Лицо и тело Мози это преступление против человечества, за то, что они
заставляют нас чувствовать себя хуже.
Ее зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением моих, вспыхивают от
моего комментария, и на мгновение я задумываюсь о том, как часто она играет роль
непонимающей, когда речь заходит о том, чтобы понять нас.
Перед сном мы выпиваем водки с моим папой, потому что он русский и потому что он
лунатик яростно верующий в церемонии и традиции, неважно насколько это может быть
болезненным или неловким. Теперь Мози близко знаком со всей моей сумасшедшей семейкой
и нашим финансовым положением, что видимо, гарантирует ему почетное место в странных
ритуалах моего папы.
Мы пьем из хрустального графина, который долгое время принадлежит нашей семье.
