Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - страница 317

Центральной темой его эпической симфонии стала тема любви. Все прочие «главные вопросы» служили только обрамлением главной темы. Любовь оказалась во главе угла не случайно — за две тысячи лет Лазарус Лонг не нашел ни одной важной причины для жизни, Вселенной и всего прочего, кроме банального «Зигота позволяет гамете произвести новые гаметы» или, иными словами, «делать детей любимой женщине в полном с ней согласии». Хайнлайн исследует эту тему с помощью вариаций — в романе последовательно представлены всевозможные виды чувственной и физической любви во всем спектре отношений от отеческого/материнского чувства, через дружбу и симпатию — к эмпатии и всепоглощающей страсти. Стоит отметить, что Хайнлайн семантически препарирует именно понятие «любовь», но не саму любовь (в противном случае нас ждали бы длинные выкладки об эндорфинах, эстрогене, тестостероне и тому подобном, а не генетические формулы). В своих произведениях он всегда избегал изображать любовь или говорить о любви, ограничиваясь ее проявлениями (за это его обвиняли в объективации женщин, порнографии, сатириазе и тому подобном — потому что видели в его текстах только эту форму проявления любви, игнорируя все остальные, демонстрируя избирательную слепоту), в частных разговорах он неизменно отшучивался и говорил, что не понимает, что это такое, и даже в интимных письмах он, словно трусливый подросток, ужаленный первым чувством, прятался за непристойными шутками. То ли осознавая свою неспособность в прямом описании, то ли из эстетических соображений, он сделал любовь фигурой умолчания и описывал ее лишь косвенно — через преданность, восхваления, чувство долга, физическую близость.

Разумеется, исследуя аспекты чувственной и физической любви (и связанные с ними генетические механизмы), Хайнлайн не мог не попытаться в последней части романа логически замкнуть тему в кольцо, не только возвратив героя к собственным истокам, но и предложив ему в качестве объекта любви собственную мать. Критики, радостно взвыв, ухватились за этот момент и обрушили на писателя всю мощь любительского психоанализа. Нет, конечно же, в этом что-то есть — Хайнлайн действительно любил свою мать и ревновал ее к старшему брату (в детстве ему казалось, что она не уделяет ему достаточного внимания), откуда логично следует стремление скомпенсировать детскую травму в образе литературного героя, покорившего сердце Морин с первого взгляда… Нет, не сходится. В романе Морин любит своего младшенького Вудро больше остальных своих детей, так что если тут и была какая-то компенсация, то она целиком заключается в этом факте. Диагнозы докторов от литературы — само по себе достаточно любопытное чтение, однако в большинстве они имеют отправным пунктом некие «возрастные изменения», между тем как идея сексуального контакта сына и матери и ее анализ с этической и социальной точки зрения лежали в архиве писателя с 1955 года, то есть идея возникла задолго до гипотетических «возрастных изменений».

В первую очередь Хайнлайна интересовал психологический аспект — он взял утверждение психологов о том, что ребенок, повзрослев, выбирает в качестве супруга подобие своего родителя. Развивая эту мысль до предела, получалось, что мать и сын, встретившись в юном возрасте, увидят друг в друге свой идеал мужчины/женщины. Но тут возникает проблема инцеста, которую Хайнлайн всесторонне исследовал с научной точки зрения, насытив роман генетическими выкладками (лично мне кажется, что и пара страниц, посвященных хромосомам, — уже перебор, так что спасибо автору, что не стал помещать в роман все шестьдесят листов своих расчетов). С наслаждением поправ социальные табу, писатель попутно снимает проблему адюльтера, поместив героев в говардианское сообщество, в котором открытый брак является нормой и необходимостью, а затем разделывается и с генетическими рисками инцеста, наделив Лазаруса идеальным набором генов, свободным от дефектов.

Надо отметить, что в текст вошли не только идеи из папки «Da Capo». Он довольно плотно насыщен идеями и темами тех же сороковых — пятидесятых годов, прямо или косвенно он запустил свои корни во многие прежние произведения Хайнлайна — в нем мимолетными эпизодами проскакивают «Не убоюсь зла», «Пасынки Вселенной», «Гражданин Галактики», «Зеленые холмы Земли» и др., создавая приятный информационный фон. Это обилие отсылок к старым вещам выполняло две задачи. С одной стороны — это было отчасти обещанное «Da Capo», завершение «Истории будущего», с другой — оно включало в структуру произведения, никогда в диаграмме не упоминавшиеся, положив начало концепции «Мир как миф».