Это обозначало, что в другие комнаты он уходить не намерен.
Эта ночь преследовала меня в воспоминаниях очень долго, заставляя обычно просыпаться с криком. Спать не мог никто. По стенам горели светляки размером с мой кулак и с такими мощными челюстями, что я близко боялась подходить. Раньше я их принимала за декор – оказалось, живые: автоматическое освещение, и убрать его было нельзя. За стенами шебуршали чем-то очередные шпионы; на улице раздавались голоса и через секунду – ругательства (оказывается, в Городе – ночная жизнь!). Веслав священнодействовал у стола, пытаясь разложить на составные части найденную жидкость, а мы, стараясь дышать пореже, сидели на сдвинутых постелях и пытались занять себя игрой в «камень-ножницы-бумагу» на щелбаны. Игру предложила я и очень скоро в этом раскаялась, потому что у Виолы оказался какой-то аномальный талант угадывания и очень мощные пальцы. Скоро я чувствовала себя оленем в брачный сезон. Лоб болел отчаянно.
Эдмус, которого мы дисквалифицировали во втором раунде за совершенно неприемлемые в игре и даже не совсем приличные комбинации пальцев, смирно висел на своем насесте и притворялся, что спит. На самом деле он пробовал технику «сна одним глазом» и время от времени принимался уверять, что его левый глаз почему-то видит нормальные сны, вроде жаркого из гигантских жаб, а вот в правый норовит ввинтиться какая-нибудь неприятность вроде то ли Кахона, то ли того самого главного соглядатая…
В окна пополз тускленький рассвет. Насекомые по стенам начали медленно приглушать свет, лениво шевеля жвалами. Веслав отошел от стола, громко хмыкнул, потом увидел нас и удивился:
– Вы не ложились?
«Дохлый крякодугл! – заорал кто-то на улице во всю мощь легких. – Ты не доживешь до следующего восхода луны!»
Второй голос в ответ выкрикивал нечто, по содержанию то же, но в другом оформлении. Йехар отвлекся от Виолы, с которой спорил о целесообразности введении в игру новой фигуры – пламенеющих ножниц, и поглядел на Веслава с иронией.
– Мы не имеем привычки спать под столь изящное музыкальное сопровождение и в комнате, где так накурено благовониями, – проговорил он. – Ты не мог бы открыть окно?
Алхимик помахал рукой, разгоняя едкий дым вокруг себя. В слове «благовония» надо бы отсечь первую половину, подумалось мне.
– Могли б снотворного попросить.
– У тебя есть, что сказать нам?
Бессонная ночь не сделала рыцаря добрее. Нетерпение в его голосе делило первую позицию с раздраженностью.
– А то, – отозвался Веслав и покрутил бутылкой. – Это зелье.
– Точно, - сказала я, изо всех сил изображая потрясение. – А мы думали, ты так носишься с местной заменой майонезных баночек, которые обычно приносят в поликлиники. Я-то еще гадала, почему емкость такая большая?
Веко алхимика знакомым до боли тиком показало, что тот начинает покидать состояние хрупкого спокойствия и приближается к своему нормальному – тихого бешенства.
– Любой идиот, который хоть раз призвал стихию, может сварить подобную бурду! – он встряхнул бутылкой с такой силой, что пробка вылетела, как от шампанского. Пена полилась на митенку Веслава, но тот нетерпеливо стряхнул ее. – Любой идиот! А чтобы постичь тайны преображения элементов, сведения их в единое энергетическое целое, именуемое алхимическим эликсиром, все сложнейшие формулы преобразования веществ – нужны годы упорной практики!
– Или Книга Миров, – обрубил Йехар, глядя на него недобро.
Тик исчез. Веслав стал снижать тон, а мы одновременно с этим потихоньку готовились растаскивать его и рыцаря.
– Я стал магистром без посторонней помощи!
Рыцарь покивал с весьма скептическим видом. Глаза алхимика начали опасный процесс метания молний. Пальцы на горлышке бутылки сжались конвульсивно.
– Что с элик… зельем? – напомнила я. – Ты узнал, что оно делает?
– Помрачает сознание, – почти автоматически ответил Веслав. – Достаточно сильное, пара капель – и ты не можешь нормально воспринимать мир. Путаешь врагов с лучшими дру…
Рот алхимику очень вовремя зажала зеленая ладонь. Второй рукой Эдмус усердно разлеплял «спящий» глаз.
– Ссорьтесь, – предложил он мирно. – Деритесь… только не надо… нежностей, а?
