Вообще-то иностранные государства с большим интересом следили за новой революцией в стране лягушатников. Их руководители старались не высказывать свою точку зрения на происходящее во Франции. В Европе еще менее, чем в других частях света. Ошарашенные катаклизмом, вызванным выходом Франции из Сообщества, оставшиеся органы управления ЕС не шли на риск и не подавали свой голос против. В Германии, Великобритании, Канаде газеты уже стали призывать к бдительности, требуя от своих глав государств высказать точку зрения руководства. Началось обсуждение цифр. И там с ужасом обнаружили, что в области содержания стариков они не далеко ушли от Франции.
Как в этой обстановке можно было удивляться присутствию многочисленных иностранных тележурналистов, направленных для освещения манифестации 12 июня?
Это была необычная манифестация. Людское море. Не хватает определений для того, чтобы описать манифестацию 12 июня. «Манифестация века», как назвала ее газета «Фар»? Естественно! Этот век длился всего двадцать лет, и пока еще не было ни одного серьезного конфликта. Самая массовая манифестация всех времен, если верить газете «Франс-суар»? Утверждение казалось преждевременным, но если хорошенько поразмыслить… А как, например, с Освобождением? Или с завоеванием Кубка мира по футболу в 1998 году?
Но нет, даже эти две манифестации, хотя и очень массовые, не могли соперничать с манифестацией 12 июня.
Она должна была начаться в 15 часов на площади Бастилии, естественно. Но организаторы не учли того, что наши предки ужас как не любят опаздывать. И поэтому они всегда приходят заранее. В 13 часов все уже были на месте. В 13 часов тридцать минут толпа уже начала проявлять первые признаки нетерпения: может быть, надо было уже начинать, а вдруг опоздаем. А ведь обратный поезд ждать не будет. В 14 часов, несмотря на утвержденный префектурой полиции план проведения, кортеж тронулся с места. Отлично.
Они все собрались там, корсиканские деды, бретонские бабульки, старики из Бургундии и Прованса, короче, все. Куча автобусов, поездов, самолетов навезли в Париж солдат из глубинки Франции. Родина была в опасности? На них можно было рассчитывать.
Открывая бал, если можно так выразиться, поскольку они были великолепны в воскресных одеяниях, епископы и кардиналы выполняли свой долг. Они из принципа были против «Семидесяти двух», но ведь Гарсен ясно дал понять, что для духовенства будет сделано исключение. Не получив четкого ответа, церковные иерархи все же вышли на демонстрацию для того, чтобы слегка надавить на него и ободрить свою паству. И привели за собой всех тех, кто во французском шестиугольнике носил сутаны. Они выстроились в несколько подразделений. Одна группа с гримасами на лице несла — ох, до чего же оно было тяжелым — огромное деревянное распятие, с которого Христос, казалось, с удовольствием наблюдал за мирянами. Кто-то из толпы зевак крикнул — дураки есть повсюду — что Он, по крайней мере, не сопротивлялся так сильно и что Он обеими руками проголосовал бы за семьдесят два года!
А за распятием шли, хлопая глазами, толпы монахинь и монахов, вырванных из тишины своих обителей. Вид у них был болезненный, на босу ногу были обуты кожаные сандалии. Нестройным хором они пели «Сальве Режина», в душах их не было успокоения.
За ними шествовали самые представительные организации защиты пожилых людей. Члены Ассоциации «Оставьте их в живых», размахивая плакатами, несли картонные гробы.
Отряды скаутов вносили живую струю в это серое однообразие. Под эскортом своих наставников с суровыми лицами, они присоединяли свои голоса к песнопениям из передних рядов шествия, откуда доносилось «Ступайте к Господу средь радостных песен», что, возможно, было не в тему.
Бывшие воины составляли арьергард шествия. Среди них была горстка ветеранов, которые были недовольны, ну, совсем недовольны тем, что им удалось выжить и избежать участи партизан в джунглях Индокитая, в Алжире, а некоторым даже в боях с гитлеровскими ордами только затем, чтобы пасть от ножа правительства, которому они поверили.
Сердце кровью обливалось, глядя на то, как возмущаются баловни режима. Традиционное духовенство, непримиримые борцы за жизнь, отставные военные, все эти сторонники дисциплины и порядка сами теперь устраивали беспорядки, старались укусить руку, которую еще вчера целовали. И они, ободренные присутствием тысяч сторонников — полтора миллиона, по данным префектуры полиции, три — по мнению организаторов шествия, — охваченные лирическим порывом от воспоминаний о первых христианах, об отваге, которую они проявляли, идя на казнь, они запели новую молитву, но уже более стройными и твердыми голосами. Ведь, в конце концов, ничего еще не было решено, голосование «против» могло еще все отменить, об этом все вокруг только и говорили.
