Мате в роли солиста проекта «Семьдесят два»? Покоренная его выступлением и его убедительностью, Браше все же не рискнула вступить с ним в контакт, сделать его глашатаем пропаганды надо было умело. Она уже слышала, как он поет своим золотым голосом, восхваляя прелести «Центра перехода», и призывает людей в возрасте семидесяти одного года и одиннадцати месяцев соблюдать республиканскую дисциплину… Вернемся к этому чуть позже.
Потом пошли репортажи, дебаты. В очередной раз политики вскакивали на подножку уходящего поезда. Для того чтобы отреагировали депутаты, понадобились две-три громкие скандальные передачи. Одна из этих передач особенно поразила умы: Гандон, специалист по цифрам фантомной рабочей группы, был приглашен на передачу в качестве консультанта и сообщил, что на содержание нетрудоспособных государство тратит сорок миллиардов франков. Да! Простите? Нет, вовсе нет! Сорок миллиардов в год! Каждый год сорок миллиардов вылетают в трубу, просто так, фу!
По указанию Бертоно НПФ ничего не предпринимала: не надо было светиться. Тогда депутат-социалист от имени своей группы задал ряд вопросов, которые, как он думал, затронут умы и заставят людей разговориться.
Премьер-министр Гарсен был должным образом проинструктирован Бертоно и введен в курс дела в ходе долгих разговоров с Бофором и поэтому сумел сохранить лицо. Тем более что эта катастрофическая ситуация досталась ему по наследству от предыдущего правительства. Он смог привести нужные цифры.
Пораженная Франция увидела всю глубину своего несчастья: старики, скажем, старше семидесяти двух лет (Почему семидесяти двух? Просто так, случайно) стоят более двухсот миллиардов франков в год! Началась яростная полемика. Газета «Либерасьон» подвергла сомнению приведенную правительством цифру и заявила, что она не превышает ста тридцати миллиардов. «Фигаро» не оспаривала аргументы премьер-министра, но призвала перевести споры в философскую плоскость: имеет ли цену жизнь человека, пусть и старого?
Статьи, появившиеся в газете «День», были более злобными и подталкивали к сравнениям: сколько средств государство расходует на стариков и сколько на молодых? Результат оказался поразительным! Выходило, что нация заботилась о своем будущем, принося в жертву молодежь?
Приводились примеры несуразных ситуаций: так, карта «Сеньор» позволяла зажиточным бездельникам ездить в общественном транспорте бесплатно, в то время как не имевшие ни гроша в кармане молодые люди вынуждены привыкать ездить зайцем. Отсюда новые обиды, случаи насилия. Главный редактор закончил свою статью словами: «Франция падает в бездну». Она вызвала многочисленные комментарии.
Правительство должно было как-то отреагировать на сложившуюся ситуацию.
11
Завсегдатаи «Регалти» разделяли эту точку зрения. Что касается хозяина, то помимо тещи, которая делала его жизнь невыносимой, старики его сильно раздражали. Закинув тряпку на плечо, он бесплатно угощал выпивкой тех клиентов, кто поддерживал его, и перечислял выходки, которые ему не нравились: тротуар перед его заведением с утра до вечера загаживали собачки старушек, старики приходили, чтобы купить у него почтовую марку, не две, а именно одну, и при этом ничего больше не заказывали; а если они выпивали у него чашку кофе, рюмку белого вина — не две, только одну, — то не давали чаевых и никого не угощали, никого. И при всем этом они осаждали его после 22 часов, когда в заведении было много народа. Ах, не надо ему говорить про этих стариков.
Мы ему про них и не говорили, мы разговаривали на эту тему между собой на банкете в глубине зала. Я никак не мог отделаться от мысли, что после моей аварии в Вандее прошло чуть более двух лет. За двадцать четыре месяца Франция, не отдавая себе в этом отчета, скатилась к новой форме расизма. Она в этом очень нуждалась: лишившись бывших козлов отпущения в лице рабочих-иммигрантов, брюссельских технократов, страна несколько лет вела поиски новых козлов отпущения. И теперь она их нашла. Козлов с седой шерстью, стоявших в шикарных овчарнях, куда деньги текли рекой.
Мог ли я представить себе, что замысел Кузена Макса приобретет такой размах? Мог ли я представить, что безумная идея — казнь в семьдесят два года — сможет привиться в народе? Что, возможно, через полгода она начнет применяться? Я был этим удивлен, но не шокирован: аргументы в пользу этой идеи были довольно убедительными. Я в них поверил. И все из-за Люси. С того самого вчера, когда я заговорил о необходимости принятия радикальных мер и был поддержан моими приспешниками. Не будучи посвященными в тайну богов и не зная направлений проекта «Семьдесят два», они тут же стали выдумывать, скорее ради игры, чем по убеждению, какими могли быть эти меры — собрать стариков в резервации, отправить их на Марс, прекратить поставки продовольствия дли них, короче, всякую ерунду. Люси встала на дыбы. Она сначала решила, что мы шутим, хотя ей даже за это было стыдно за нас. И она быстро сделала выбор между своей бабушкой и группой молодых фашистов. С того вечера она стала избегать «Регалти», а при случайных встречах ограничивалась холодным кивком. Это меня разозлило, я начал уже испытывать к ней некоторые чувства. И мне было жаль, что мои надежды рухнули из-за какой-то глупой истории со стариками.
