А Бригантина между тем приглашает нас на ял.
— Так давайте же походим под парусами, хлебнем соленого ветерка. Приятно с моряками пройтись! — И скок в ял. Уселась на корме, у руля, и кричит: — Команде в ял! Быстро, не мешкать!
Ну, я не привык ждать повторений приказания — прыгнул. Лухманов тоже. А Петушок замешкался. Вижу, не по нутру ему такой оборот дела. Знал я, что он хотя и козыряет морскими словечками, а практически в морском деле не очень-то силен. Все больше в своей канцелярии отсиживается, среди бумаг.
Бригантина кричит ему:
— Не отставать, романтик моря! В наших жилах кровь, а не водица.
Нехотя, но влез-таки Петушок в ял.
— Отваливай!
Ну, отвалили, а дальше, доложу вам, такой аврал начался, что сам морской бог не разберет.
Бригантина командует: «Рангоут ставить! Паруса поднять!»
Носимся по ялу, а Бригантина, знай, покрикивает. Должен сказать, команды она подает правильно и по порядку, но чаще всего обращается к Петушку. А Петушок тычется туда-сюда, хватается за что попало. Вижу, дело плохо — помогать надо другу. Нельзя же допустить, чтобы девушка посрамила моряка в морском деле. Закрываю я Петра от взглядов Бригантины, шепчу ему, что и как делать, помогаю. Ну, поставили все-таки рангоут, разобрали фалы, подняли паруса. Ветерок — напористый такой, упругий — подхватил парусину, развернул, надул до звона. Полетели мы по волнам наперегонки с ветром.
А Бригантина командует:
— Передать фока и кливер-шкоты Петру Петухову! Погуляем с моряком на просторе!
— Есть, передать! — с радостью ответил Лухманов и сунул в руки Петушку пучок шкотов. Ухватился он за них обеими руками, как малое дитя за мамкин подол. Вижу: окончательно померк Петушок, улетучился из него гонорок. А Бригантина не унимается:
— Всем, кроме Петухова, под банки!
Команда есть команда: сели под банки, сидим. Шепчу Лухманову:
— Что же это — осрамит Петушка. Нельзя допускать такое.
— Сиди, — отвечает. — Так надо. Педагогика! — и хитро подмигивает.
Посмотрел я на Петушка, а он, бедный, весь в поту, а из-под бескозырки пар валом валит.
Скажу вам откровенно, что в педагогике этой самой я не разбираюсь, а вот, что другу туго приходится, ясно вижу и понимаю. Запутался он в шкотах, дергает беспорядочно. Решил я помочь Петушку. Попробовал встать, а Лухманов не пускает: схватил и держит. Я вырываюсь, а он тянет назад. Закачался ял, рыскнул. Петушок растерялся, рванул на себя все шкоты разом. Ял встал перпендикулярно к ветру, накренился. Мы с Лухмановым балластом перекатились по рыбинам, и в ту же минуту ял лег на борт. Получился, что называется, форменный оверкиль. Да! Положеньице, доложу вам, не из прекрасных. Вынырнул я, отфыркался, осмотрелся. Вижу: из воды торчит борт яла, на нем верхом сидит Лухманов и как ни в чем не бывало болтает ногами. А поодаль плещется дельфином Петушок: то нырнет, то вынырнет. Руками «лопатит» вовсю, а толку никакого. Подумал я, что Петушок и плавать-то, наверное, не умеет, — ни разу не видел его на корабле среди купающихся, — и кинулся на помощь. Но меня опередила Бригантина. Стрелой скользнула она из-за яла, поднырнула под Петушка и вытолкнула наверх. Ловко перевернула его на спину, схватила за волосы и, как вареную камбалу, потащила полным ходом к берегу. А Петушок ничего себе, смирненько так лежит, послушно. Я рядом плыву, так сказать, эскортирую. Ну, выволокли мы Петушка на берег. Встал он на ноги, а вода с него, как с гуся, скатывается. Из карманов торчат медузы, а в волосах — буро-зеленые водоросли. Словом, получилась довольно живописная картина! Народу собралось! Окружили плотным кольцом и хохочут.
Тут подошел наш ял — притащил его на буксире спасательный катер, — и на берег выскочил Лухманов. Вылили мы из яла воду, поставили его на ровный киль и стоим, происшествие обсуждаем.
А Бригантина наклонялась к уху Петушка и прошептала доверительно:
— Вот вам и бим-бом-брам. Я думала, что вы морях, а вы… фальшфейер.
Сделала этак ручкой, — мол, будьте здоровеньки, — прыгнула в ял, оттолкнулась от берега и была такова.
А Петушок стоит, подсыхает на солнышке. Взяли мы его под руки и двинулись в укромное местечко приводить себя в порядок.
