Конрад зашагал по левой дороге.
Поначалу левая дорога мало отличалась от главного шоссе — такая же широкая, прямая, утрамбованная красной щебенкой. А дальше она сузилась, покривилась, ушла вбок и запетляла меж холмов, проросших колючим серо-зеленым кустарником. Конрад взобрался на небольшую высотку и огляделся. Вокруг лежал неприветливый, однообразный мир: скудная растительность на каменистом грунте, тусклое и пустынное — ни единой тучки — небо и торопливо скользящее по нему холодное светило, лишь слегка освещающее, но не животворящее. И чем дальше уходила левая дорога, тем скудней становился пейзаж, от него начинало сводить скулы и ныли зубы. Впереди не виделось ни хорошего, ни плохого.
— Занес меня черт на эту дурацкую левую дорогу, — с укором сказал Конрад своему настойчивому Внутреннему Голосу.
Внутренний Голос проворчал хмурым голосом без твердой уверенности: «Иди, иди! Шагай, раз начал шагать!»
Конрад выругался, но послушался Внутреннего Голоса. На каком-то обходе одного из бесчисленных холмов щебенка кончилась, дальше шел путь непроезжий. Впрочем, Конрад двигался пешком, его мало тревожили рытвины, колдобины и выбоины, вздутия и валуны. Но ноги уставали быстрей. Он присел на придорожный камешек и с минуту отдыхал. Внезапно из кустов он услышал приглушенный стон. Стон повторился и перешел в тихий плач. Плакал ребенок и, по всему, плакал так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Конрад раздвинул кусты и пробрался вглубь. В гущине кустарника притаился мальчик лет двенадцати. Лицо его было измазано грязью, залито слезами. Он с таким страхом посмотрел на Конрада, словно боялся, что тот его убьет. Конрад улыбнулся, присел рядом. Страх у мальчика не проходил. Он полулежал, обхватив обеими руками правое колено, — видимо, оно болело.
— Ушибся? — спросил Конрад.
Мальчик ответил не сразу.
— Ушибся. — И сквозь слезы пояснил: — Бежал и упал на камень.
— Всегда вы, ребята, несетесь, не глядя куда. Дай я посмотрю, что у тебя.
Мальчик отшатнулся с таким ужасом, будто Конрад хотел не полечить, а оторвать больную ногу.
— Не надо, прошу вас! Уже почти не болит. Вот совсем уже не болит. Я сейчас встану, вы сами увидите.
Мальчик, и вправду, сделал попытку встать, но тотчас со стоном повалился на землю. Конрад ласково погладил его по голове.
— Да лежи, чудак. Не хочешь, чтобы я лечил твою ногу — и не надо. Впервые встречаю трусишку, который так трясется при виде врача.
Мальчик, похоже, почувствовал себя обиженным.
— А вы разве врач? Вы, наверное, солдат.
— Нет, не врач, — сказал Конрад с сожалением. — Был бы врач, я не посчитался бы с твоими протестами, а вылечил насильно. И не солдат тоже. Так от кого ты так сильно бежал, что с размаху налетел на камень? Подрался с товарищами?.
— Я бежал от солдат, — сказал мальчик. Он глядел исподлобья, он не был уверен, какое впечатление окажет на Конрада его признание.
— А какое у тебя отношение к солдатам?
— Они начали драться на дороге, я испугался и побежал.
— Мог бы и не пугаться. Солдаты воюют не против тебя. Кстати, что это были за солдаты? Хотя откуда тебе знать!
— Я знаю. Мятежные солдаты Марка Фигероя напали на законных солдат Фердинанда Шурудана. У них произошел ужасный бой.
— Если ты так хорошо знаешь, кто за кого воюет, то, наверное, знаешь, кто кого победил?
— Победил Марк Фигерой. Мятежники погнались за солдатами Шурудана. А вы за кого?
— Я ни за кого. Я за себя. Кстати, меня зовут Конрад Подольски, а тебя?
— Меня — Кристиан Кренстон. Я сын Джозефа Кренстона, помощника Бартоломея Хапи, механика при звездолете.
— Слышал такую фамилию — Хапи. О твоем отце не слышал ничего. Что ты думаешь делать дальше, Крис?
— Помогите мне добраться до дома, господин Конрад. Мы живем неподалеку. Мой отец поблагодарит вас, вы отдохнете. Мой сестра сейчас дома, отец тоже, наверное, вернулся, он сегодня работал ночью.
— Видишь ли, Крис, — сказал Конрад, колеблясь. — Я тороплюсь в Анатру. Меня ждут в столице важные дела. Можно сказать — важнейшие. Я должен тебя покинуть, дружок.
Мальчик явно страшился одиночества.
— В столице сегодня ужасно воюют, господин Конрад. Я оттуда, там отовсюду стреляют, ни один житель не высовывает носа на улицу. Вы не сможете там сделать никаких дел. Очень прошу вас, господин Конрад!
