Многие ортодоксы дали себя убедить. Они уже не видят в сбритой бороде отметины отщепенца. Их дети и внуки едут рабочими в Палестину. Их дети становятся депутатами от еврейской нации. Они ко многому притерпелись, со многим смирились, но не утратили веры в приход Мессии. Они пошли на уступки.
Непримиримой и ожесточенной остается лишь большая масса хасидов, занимающих внутри еврейства весьма примечательное положение. Западным европейцам они кажутся столь же далекими и загадочными, как вошедшие у нас нынче в моду жители Гималаев. Впрочем, научному изучению они поддаются трудней, ибо, в отличие от гималайцев и прочих беззащитных объектов европейского научного рвения, хасиды благоразумно успели составить себе представление о цивилизаторском верхоглядстве Европы, и каким-нибудь киноаппаратом, подзорной трубой или аэропланом их уже не удивишь. Но и будь они столь же наивны и гостеприимны, как все другие экзотические народы, заложники нашей исследовательской неуемности, — и тогда едва ли нашелся бы европейский ученый, готовый отправиться в экспедицию в страну хасидов. Евреи живут среди нас, в самой гуще, и считаются хорошо изученными. Тем не менее при дворе хасидского цадика можно увидеть не меньше всего любопытного и занятного, чем на каком-нибудь представлении индийских факиров.
В Восточной Европе живет немало цадиков, и каждый почитается в кругу приверженцев самым великим. Звание цадика переходит испокон веку от отца к сыну. Каждый содержит двор, каждый имеет свою лейб-гвардию — хасидов, которые денно и нощно состоят при цадике, молятся, постятся и едят вместе с ним. Он благословит — и благословение сбудется. Он проклянет — и проклятье исполнится, ляжет на целый род. Горе насмешнику, который его отрицает. Благословен верующий, который приносит ему дары. Ребе ничего не возьмет для себя. Он живет скромней последнего нищего. Он ест ровно столько, чтобы не умереть от голода. Он живет служением Богу. Питается крохами, пьет по капле. Когда он сидит за столом в окружении своих присных, то берет с наполненной до краев тарелки лишь самую малость, после чего пускает тарелку по кругу. И всякий гость насыщается угощением ребе. Сам же ребе лишен плотских потребностей. Спать с женой для него святой долг, и наслаждение дает ему не обладание женщиной, а выполнение долга. Он должен родить детей, чтобы народ Израиля умножался, как звезды на небесах и как песок морской. Женщины из его ближайшего окружения изгнаны; да и еду ребе воспринимает не столько как пищу, сколько как благодарность Творцу за чудо пропитания и за исполнение заповеди кормиться плодами земли и животными — ибо все создал Он для человека. День и ночь ребе читает священные книги. Многие знает наизусть, так часто он их перечитывал. Но ведь каждое слово, даже каждая буква, обладают миллионами граней, и каждая грань воспевает непостижимое величие Бога. Изо дня в день к ребе приходят люди: у одного занемог близкий друг или при смерти мать, другому грозит тюрьма, за третьим охотятся власти, у четвертого сына забрили в солдаты, чтобы чужие обучали его шагистике, и он умер за чужих на какой-то дурацкой войне. У кого-то жена бесплодна, а хочется родить сына. Кому-то предстоит сделать важный выбор, и он в затруднении. Ребе помогает, наводит мосты не только между человеком и Богом, но и — что еще трудней — между человеком и человеком. Люди приходят из дальних мест. О каких только перипетиях не услышит ребе в течение года, и ни один случай не запутан настолько, чтобы до этого он не слыхивал чего-нибудь мудреней. Мудрость ребе равна его опыту, а практический ум равен вере в себя и в свое избранничество. Он помогает кому советом, кому молитвой. Он научился истолковывать изречения святых книг и Божьи заповеди так, что они не противоречат законам жизни, и не остается ни единой лазейки, в которую мог бы протиснуться отрицатель. С первого дня творения многое переменилось — но только не Божья воля, проявляющая себя в основных законах миропорядка. И для доказательства не нужно никаких особых уловок. Все дело лишь в понимании. Кто столько повидал на своем веку, сколько повидал ребе, тот преодолел все сомнения. Перешагнул ступень знания. Круг замыкается. Человек снова верует. Высокомерная ученость хирурга приносит больному смерть, плоская премудрость физика — заблуждения ученику. Мы разуверились в знающем. Мы верим верующему.
