- Вот, хулиганы, чего придумали...- Толик сидел у окна и задумчиво тянул что-то из носа.- А что, собственно, такого? Париж, так Париж. Пусть звонят... Культурные связи, х-мм. За телефон заплачено... Сейчас не те времена. Разрешено все, что не запрещено.
Париж обещали дать в течение дня.
Жора с обморочным лицом опустился на кровать возле этажерки.
Я предложил Толику слегка отдохнуть в ожидании переговоров с Парижем, но он послал меня в задницу, вышел из сарая, плюнул, попал в кошку, поймал ее, стер кепкой плевок и принялся по-французски объяснять князю, почему он работает кочегаром.
Мы с доцентом сели на скамейку и стали распевать про то, как великий и русский писатель граф Лев Николаич Толстой не кушал ни рыбы, ни мяса, ходил натурально босой...
- Слушай, а ты в Египте не служил? - Володя прерывал песню и смотрел на меня требовательно.
- Не,- мотал я головой и догонял упущенный ритм: - Жена ж его Софья Андр-р-эвна, напротив, любила поесть...
- А в Сирии? В шестьдесят восьмом? Здорово ты мне одного парня напоминаешь...
- И в Сирии не был,- скороговоркой отвечал я.- Босою она не ходила, хранила дворянскую честь!
- А в Мозамбике мы с тобой встречаться не могли?
- Ты мне тоже кого-то напоминаешь, но в Мозамбике я не был.
- ...Я родственник Левы Толстого, не-е-законно рожденный внук,- на пару возвещали мы высоким березам и дачникам Зельдовичам.- Маманя моя, его дочка, скончалась при родах от мук...
Я ведь не просто кочегар, а бригадир кочегаров,- доносился голос Толяна.- А как же! Патрон, так сказать!..
Жора сидел на своем мопеде и зубрил по тетрадке французские поздравления.
- Я в Африке и на Ближнем Востоке не работал, - подпускал я туману.- У меня были другие районы. Ты полковника Семеняку не знал?
- Нет. Хотя что-то такое слышал...
Но ведь ето очьень важно. Дворянство никому не хотьело дьелать плохого. Дворянство - ето ответственность... - Э-э, подожди, подожди. А что же вы тогда все разбежались? Бросили свой народ и тютю - разъехались по Парижам? А? Вот я - взял и ушел в кочегары. Но остался с народом. Понимаешь?..
Как появились еще два иностранных хмыря, я не уловил. Но они откуда-то появились. Хмыри немного говорили по-русски. Одного звали Тойво, другого Эрни. Рыжие, как черти. Им было лет по пятьдесят, и они искали развалины родительской усадьбы, которая стояла здесь до войны тридцать девятого года. У них был истертый план и пачка старых фотографий. Как я понял, они были финнами, но жили в Швеции. Шведо-финны такие. К тому же братья.
Мы предложили им выпить, но они пролезли в дырку в заборе, словно знали ее с детства, и радостно залопотали внутри поросшего травой гранитного фундамента, куда Толик с дачниками сваливал железный хлам. Они заглядывали в фотографии и целились пальцами в старую кривую сосну за ручьем.
- Сейчас Толику иск предъявят,- радостно предположил доцент.- Зачем господин Мотальский загадил чужую территорию. А может, просто морду набьют.
- Всех уволю...- Толик, по-верблюжьи вскинув голову, присматривал за иностранцами.- Мой батька здесь с сорок пятого года, как освободили. Все претензии к Сталину...
- Да, морду могут набить,- задумчиво повторил доцент.- Рыжие зло дерутся. Я, пожалуй, пошел в туалет...
- Отобьемся...- Я на всякий случай налил во все стоявшие чашки.- В крайнем случае, Зельдовичей свистнем. Не робейте, мужики.
Жора слез с мопеда и ел глазами шведо-финнов. Князь Андрей недоуменно моргал и поправлял сползавшие на нос очки.
Тойво и Эрни мелькнули рыжими кудрями на спуске к ручью и вновь оказались у фундамента. Они радостно залопотали, обнялись и долго стояли в тени берез, не обращая на нас никакого внимания...
Потом мы пили со шведо-финнами и разглядывали их фотографии. Приличный домик стоял на том месте, где у Толика нынче свалка: два этажа, башенки, стеклянный фонарь над крышей, терраса с мягкими креслами. Несколько раз братцы ходили трогать камни фундамента и возвращались, хлюпая носами. Мы наливали им и говорили, что все будет хорошо. Та, карашо,- кивали шведо-финны.- Перестройка - карашо. Ната пить. Мы пили и тянули друг у друга красивые фотографии. Заграница, да и только. Хотя, вот она - в десяти метрах. Тьфу, и смотреть туда не охота. Это есть я, это есть прата Тойво.Грудной малыш голышом лежал в просторной корзине, рядом, держась за плетеную ручку, стоял толстощекий карапуз. За ними темнел куст шиповника. Кусочек от этого разросшегося куста братья намеревались увезти с собой.
