2.
Новенький комбинезон ужасно натирает колени. Любой юноша, кому хоть раз приходилось надевать рабочую одежду, подтвердил бы слова Сверчка. Грубая плотная ткань защищала от разных неприятных внешних воздействий, но расплачиваться за это пришлось красными пятнами, к которым больно было прикасаться. Ощущение было такое, слово шкуркой прошлись по коже. Иногда набухали водянистые пузыри мозолей, которые комбинезон тут же и сдирал. В такие дни Сверчок даже охал, когда одевался на смену.
Выручали только свободные дни. Подживали потертости и ранки, затихала боль в мышцах. Младшему матросу свободных дней доставалось немного, таков удел новичков. И не только новичков. В море работы всегда полно: лайнер это или маленькое суденышко обслуживания, вроде этого "Аиста". Пожалуй, на последних приходилось вкалывать гораздо больше. Тот, к которому был приписан Сверчок, проверял европейские шлюзы - прямой и обратный - , чтобы огромный хордовый пароход "Голиаф" смог быстро перевезти свой груз с материка на материк без происшествий.
Парень всегда смотрел на огромный лайнер с восторгом. Гигантская махина с гору величиной каким-то непостижимым образом умудрялась выглядеть изящной, легкой и стремительной! Короткие крылья, хвост стабилизатора, клепанная в несколько рядов обшивка... Короткие обтекаемые трубы и гигантские лопасти пропеллеров малого ходового режима дополняли облик суперсовременного парохода.
Сейчас "Голиаф" стоял у причала с открытыми трюмами. Усталый великан отдыхал перед дальней дорогой; дремал, расстегнув рубашку на груди. И маленькие птички склевывали что-то с его кожи.
Да, отсюда, с палубы "Аиста", портовые краны казались Сверчку крохотными пичужками, по сравнению с огромной тушей лайнера . Ажурные машины осторожно крутили своими клювастыми головами: то наклоняли их, то поднимали. Краны опускали в трюмы груз.
На палубу по правой спиральной башне забирались длинные железнодорожные составы. Паровозы устало пыхтели, останавливаясь на погрузочной платформе и терпеливо ждали, когда краны переместят груз из вагонов в бездонные пропасти трюмов. Когда вагоны пустели, составы спускались по левой башне и уходили к пакгаузам на загрузку.
Изредка над "Голиафом" зависал почтовый дирижабль и начинал опускать груз. В такой момент краны отворачивались, словно стыдились своей тщедушности. Тогда Сверчку становилось почему-то жаль эти несчастные механизмы. Он прекрасно понимал, что так положено; что дирижаблю иначе не опустить в трюм контейнеры раскачивающиеся на тросах, но сердце почему-то все равно тоскливо сжималось.
Неделя погрузки уже заканчивалась. Завтра рейс и... и пассажиры будут подниматься на борт. Как она когда-то поднялась...
- Юнга! - сиплый голос вихреоника стегнул не хуже бича. - А ну живо в кочегарку! Подменишь Юпитера, он выбыл, а мы опаздываем!
- Есть!
Сверчок не обижался, что остальная команда называет его юнгой. Пластинка с выбитой на ней специальностью и вправду ничего и не значила. По крайней мере, пока. Оказалось, что важнее всего на судне те вещи, которые Наставники даже не упоминали. В тот день, когда механик доложился капитану и отдал пластину, началась учеба. Механик стал юнгой.
Нет, сперва казалось, что механику-новичку загодя припасено отличное местечко. Капитан сунул документ в считыватель и повернул ручку. Где-то там, в недрах металлического ящика, покрутился валик с подпружиненными иголками разных диаметров. Те, что совпали с отверстиями в пластине, нажали на небольшие рычажки. Из выходной щели на боку машины выехала узенькая полоска металла, свернутая на концах в трубочки. На пластине значилось "РГ 883 "Аист" М.М. Светослав Чудской".
- Протяни руку!
Сверчок повиновался. Капитан обернул полоску вокруг запястья, вставил скобку, немного ее поджал так, чтобы получившийся браслет не слетел с руки и подогнул свободные концы. Затем открыл сейф, достал блестящую машинку и сжал скобку. На пол упали два срезанных хвостика. А в месте соединения концов скобы виднелось махонькое клеймо. Капитан осмотрел браслет, убрал пломбировщик обратно в сейф и пожал вчерашнему курсанту руку.
