Дорога в космос - страница 16
Наступал июль. Дни стояли знойные, вечера душные. В один из таких дней Дмитрий Павлович не сел, как обычно, со мной в машину — это была «шестёрка жёлтая», — а, стоя на земле, сказал:
— Пойдёшь один. По кругу…
И хотя я уже с неделю ждал этих слов, сердце моё ёкнуло. Много раз за последнее время я самостоятельно взлетал и садился. Но ведь за спиной у меня находился человек, который своим вмешательством мог исправить допущенную ошибку. Теперь я должен был целиком положиться на себя.
— Не волнуйся, — подбодрил Дмитрий Павлович.
Мечты о небе.
Я вырулил самолёт на линию старта, дал газ, поднял хвост машины, и она плавно оторвалась от земли. Меня охватило трудно передаваемое чувство небывалого восторга. Лечу! Лечу сам! Только авиаторам понятны мгновения первого самостоятельного полёта. Ведь я управлял самолётом и прежде, но никогда не был уверен, что веду его сам, что мне не помогает инструктор. Я слился с самолётом, как, наверное, сливается всадник с конём во время бешеной скачки. Все его части стали передатчиками моей воли, машина повиновалась моим желаниям и делала то, что я хотел.
Сделал круг над аэродромом, рассчитал посадку и приземлил самолёт возле посадочного знака. Сел точно, в ограничители. Настроение бодрое. Вся душа поёт. Но не показываю виду, как будто ничего особенного не случилось. Зарулил, вылез из кабины, доложил Дмитрию Павловичу: задание, мол, выполнено.
— Молодец, — сказал инструктор, — поздравляю…
Мы шли по аэродрому, а в ушах продолжала звенеть музыка полёта. Я всегда любил музыку. Она знакомила меня не только с жизнью других народов, но и с отжившими своё эпохами.
А на следующий день товарищи говорят:
— Знаешь, о тебе написали в газете…
Газеты на аэродроме не оказалось, достал я её только через неделю в городе. Там было всего несколько строк о моём полёте, были названы мои имя и фамилия, помещена фотография: я в кабине самолёта, подняв руку, прошу разрешение на взлёт. Когда был сделан этот снимок, кем написана заметка, я не знал. Видимо, все это организовал Дмитрий Павлович. Значит, он был уверен во мне, знал, что не подведу его.
«Заря молодёжи» — так называлась газета саратовских комсомольцев, в которой столь неожиданно отметили меня. Первая похвала в печати многое значит в жизни человека. Мне было и очень приятно видеть своё имя напечатанным в газете, и в то же время как-то неловко, что из всех товарищей почему-то написали именно обо мне. Но всё-таки я послал этот экземпляр «Зари молодёжи» домой, в Гжатск. Мама в ответном письме написала: «Мы гордимся, сынок… Но ты, смотри, не зазнавайся…»
После первых полётов. Юрий Гагарин второй слева.
Полёты становились всё более и более интересными. Мартьянов теперь посылал меня и других курсантов, тоже летающих самостоятельно, в пилотажные зоны и на маршруты. Ощущая холодок волнения, мы учились выполнять виражи, перевороты через крыло, полупетли и петли Нестерова, «бочки». Всё шло нормально. С каждым днём наши действия в воздухе становились всё более уверенными, вызывавшими одобрение и лётчика-инструктора и командира звена. Было приятно сознавать, что мы постепенно становимся крылатыми людьми. Я научился летать на «Як-18», но знал, что мне ой как далеко ещё до Сафронова, до Денисенко, до тех лётчиков, которыми гордится страна.
Да и военные самолёты привлекали моё внимание. Нам доводилось читать о звуковом барьере, об истребителях со сверхзвуковой скоростью, оборудованных усовершенствованными радиолокационными приборами. Не говоря об этом никому, даже ближайшим приятелям, я мечтал стать военным лётчиком. До сих пор все желания мои исполнялись. Исполнится ли и эта заветная мечта?
Как-то раз в перерыве между полётами среди курсантов нашей группы зашёл разговор о записках американского пилота-испытателя Джимми Коллинза. Книга ходила тогда по рукам, вызывала противоречивые суждения: одни восхищались невероятными положениями, в которые доводилось попадать автору; другие утверждали, что он преувеличивает, нагнетает страсти.
— А что скажет инструктор?
Мы тесно сгрудились вокруг Мартьянова. Аэродромный ветерок, теребя выбившиеся из-под шлемов волосы, свежо опахивал наши загорелые лица. Я тоже читал эти записки и не мог не увлечься некоторыми главами. Но вместе с тем у меня, знавшего о лётно-испытательной службе пока что понаслышке, книга возбудила странные чувства. И когда Дмитрий Павлович попросил высказать своё мнение, я поделился им с товарищами.
