— Позвоните домой! — воскликнула Вера Глебовна.
— Увы, наш телефон отключен, — пожал плечами комиссар. — Поверьте, мне сейчас не легче вашего, ведь до моего дома всего несколько километров, а не сто двадцать, как до Малоярославца. Не мучайте себя, идите домой. Будем надеяться, что все будет хорошо, что мы вернемся к своим матерям. Это одно, что сейчас можем. Прощайте, — комиссар протянул руку Вере Глебовне.
Она пошла дальше… Пошла, уже почти ни на что не надеясь, но уйти с вокзала тоже не могла. А вдруг, вдруг, думала она, подвернется какой-то необыкновенный, счастливый случай. Она прошла весь эшелон, пересекла пути и пошла к следующему эшелону, откуда доносился звук гармони. По дороге она спросила какого-то бойца, шедшего с котелком, не в Малоярославец ли они едут, но тот покачал головой, пробормотав: "Не знаю". Уже в конце этого эшелона, когда прошла фыркающий и обдающий парами паровоз, она увидела женщину, с которой начинала путь. Она стояла, обнявшись с нескладным красноармейцем в мешковатой шинели. Лицо ее сияло. Увидев Веру Глебовну, она крикнула:
— Нашла я своего! Вот он, мой Ванечка! — она схватила его за шею и повисла на муже.
Тот же, застеснявшись, видно, постороннего человека, отпустил ее, и она соскользнула с него, чуть не упав. Шутливо ударив мужа по руке, она подбежала к Вере Глебовне.
— Они в Юхнов едут! Мимо Малоярославца, — выпалила, запыхавшись. — Ваня, поди-ка сюда! — позвала мужа, который не очень-то охотно двинулся к ним, недовольный, что помешали его свиданию с женой. — Ваня, поговори со своим начальником. Сын вот у нее в Малоярославце. Надо помочь. Может, возьмут ее в ваш вагон.
— Лида… у нас с тобой-то времени в обрез… — начал было он, но жена оборвала:
— Ты чего? А ну, быстренько иди, — и подтолкнула мужа. — В санроте он, санитаром, нескладный-то мой. У них врач начальником. Молоденький такой, хорошенький… И в вагоне их мало. Возьмут они вас…
— Боюсь и надеяться, — тихо сказала Вера Глебовна и закурила.
— С войны начали? Я тоже балуюсь табачком. Все нервам легче.
— Я давно курю…
Женщина помолчала немного, часто оборачиваясь на вагон, куда ушел муж, потом вздохнула:
— Уж не знаю даже, радость ли встреча эта? Может, лучше и не видеться было? Скис мой совсем… Обнимает меня, а у самого руки дрожат. И у меня словно кол в грудь забит… Знаете что, — добавила после паузы. — Не езжайте вы в Малоярославец этот. И себе и сыну сердце разорвете.
— Я знаю, что не на радость еду… Но надо мне, надо… — опустив голову, сказала Вера Глебовна.
— Идут! — показала женщина рукой на приближающегося мужа и его начальника — молодого военврача с одной шпалой в петлицах длинной шинели.
Он поздоровался с ними, а Вере Глебовне сказал:
— Мне передали вашу просьбу. Только надо посоветоваться. Я ведь военный без году неделя, — улыбнулся он. — Вы, наверно, замерзли. Пойдемте в вагон.
Он помог Вере Глебовне взобраться в товарный вагон, где посредине стояла накаленная докрасна железная печурка, усадил ее, приказал кому-то разогреть воды, а потом обратился к пожилому старшему лейтенанту:
— Вот, Василий Кузьмин, не знаю, как быть? Надо помочь этой женщине добраться до Малоярославца. Ее сын там. Довезем?
— Вы москвичка? — спросил тот Веру Глебовну.
— Да… Вот паспорт и письмо сына, — передала она ему документ.
Старший лейтенант внимательно все проглядел и, вернув их Вере Глебовне, сказал:
— Вообще-то это против правил, товарищ военврач. Начальник эшелона узнает — будут неприятности.
— Ну, неприятности мы как-нибудь переживем, — улыбнулся военврач.
— Глядите, дело ваше… Нас могут бомбить, — повернулся он к Вере Глебовне.
— Я не боюсь этого, — быстро ответила она. — Я никогда не спускалась в бомбоубежище…
— В эшелоне эта штука пострашнее, чем в городе. И должен предупредить вас — мы не знаем, когда тронемся и сколько будем ехать.
— Мне лишь бы добраться и застать сына… — устало проговорила она, потянувшись руками к печке.
Ее сразу разморило от тепла и стало клонить в сон. Она кинула взгляд на нижние нары, где лежали только носилки и было свободное местечко, — ей нестерпимо захотелось прилечь.
