Рассказ осуждает чисто теоретическое изучение суфизма («всё из Корана он шептал цитаты») и учит, что только сам человек в состоянии исполнить свой долг. Большой ошибкой является всякая попытка препоручить свои обязанности другому («все делай сам – другим не доверяй!»).
Раз некий суфий, дальний путь свершая,
Остановился в караван-сарае
И попросил, чтобы один из слуг
Питье и пищу дал его ослу,
А сам свершил одну из медитаций,
Пред тем как жирным пловом напитаться.
Призвав слугу в преддверии еды,
Он вновь напомнил: «Дай ослу воды!»
Слуга сказал: «Да я на то и здесь,
Чтоб мог осел напиться и поесть!»
«Он стар, он целый день возил меня,
Ему не пожалей ты ячменя!»
А тот: «Я угодить считаю честью
Тебе, ему и вам обоим вместе!»
Но суфий продолжал: «Чтобы в пыли
Не спать ослу, ты коврик подстели!»
Слуга сказал, скрывая раздраженье:
«Готов я сделать это одолженье!»
«Чтоб ночью не простыл мой ослик сонный,
Его прикрой ты перед сном попоной!»
Слуга: «Зачем твердить мне сорок раз?
Нет, я осла не упущу из глаз,
Как никогда не упускал, признаться,
Того, что служит к пользе постояльца!»
Откланялся слуга, собравшись с духом,
И в тот же миг, забыв о длинноухом,
Пошел к друзьям и вместе с ними ржал:
Мол, гость ему все уши прожужжал
И наставлял его полночи в том,
Как нужно обращаться со скотом.
А суфию все время не спалось,
Он волновался: что с ослом стряслось?
В предчувствии беды, как виноватый,
Всё из Корана он шептал цитаты.
Но все же на минуту он забылся —
И сон узрел: осел упал, разбился,
В грязи лежал и долго не вставал,
И волк его на части разорвал.
Тут пробудился суфий: «Что за диво?
Ужель слуга попался нерадивый
Настолько, что, не вспомнив про осла,
Душе моей доставил столько зла?
Но нет, одни лишь дьяволы и змеи
Способны на такое. Я не смею
Подумать, что мой ближний – хуже всех,
И этим взять на душу тяжкий грех».
...А ослик старенький всю ночь томился,
Поскольку к пище и воде стремился,
И плакал: «Почему же для меня
Здесь не нашлось питья и ячменя?
Зачем лежу я в этой грязной луже?
Еще нигде мне не бывало хуже...»
Слуга явился, чуть заря взошла,
Одним ударом поднял он осла,
Пинок-другой – и тот как будто ожил.
И суфий на осле свой путь продолжил.
Но, словно бы в мечети на моленье,
Осел вдруг опустился на колени —
Как видно, белый свет ему постыл:
Уткнулся мордой в землю – и застыл.
Тут к суфию попутчик обратился:
«Да ты ж всегда ослом своим гордился,
Что может он весь день вперед идти,
