Телепортационные врата были рассчитаны на прохождение войска. Арман был настолько уверен в себе, что не стал дожидаться прохождения армии там, где система заклинаний была укреплена, он прошел первым.
В лицо ударил ветер, несущий запах холода и влаги. Память сразу вернулась на двадцать лет назад, в тот день, когда, уставший и замерзший, Руин карабкался по горам следом за старшим братом и завидовал горным козам. Теперь в смысле комфорта все обстояло совсем иначе. Конечно, и тогда он мог при помощи магии изрядно облегчить себе жизнь, но не решался. И, пожалуй, правильно делал – любая магия могла бы обнаружить его присутствие.
Теперь же он не прятался. Незачем, да и невозможно было спрятать целое войско. Поэтому мановением пальцев на удобном местечке Арман создал для себя большой шатер. В действительности это была лишь иллюзия шатра, но целая система заклинаний обеспечивала защиту от ветра, холода и случайных взглядов тому, кто находился в зоне действия иллюзии. Словом, видимость шатра прекрасно заменяла сам шатер, но ее не было нужды возить в обозе и долго, трудно ставить, не представляя, как вкопать шесты в каменистую землю.
Перед ним разворачивалась панорама горного хребта, чьи вершины кое-где были забелены снегами, но не потому, что оказались так уж высоки – просто в этих широтах как раз хозяйничала поздняя осень. Оруженосец и младший секретарь правителя поспешил подать ему теплый плащ, и Руин с удовольствием закутался в шерстяную ткань. Он не видел врат, через которые можно было проникнуть в крепость, но, вполне доверяя брату, был уверен, что найдет их. Чтоб добиться своего, нужно было хотя бы побеседовать с обитателями Скалы.
Маги и офицеры Провала с недоумением оглядывались. Никаких признаков крепости или замка они не видели и не могли видеть. Вокруг расстилались горы, покрытые снегом и кое-где – скудной сосновой зеленью, да еще пятнами лишайников, карабкающимися по камням. Ни признаков жилья, ни людей. Но правитель приказал устраиваться лагерем, и никто не посмел ему противоречить. Конечно, переглядывались, и переговаривались между собой, только приказ есть приказ, и его надо выполнять.
Арман, зябко кутаясь в плащ, рассматривал отроги гор. Он уже чувствовал присутствие знакомой магии, которую, конечно, кроме него, никто не ощущал, и с удовлетворением убеждался, что чары до сих пор действуют, что они живые, а не отзвук отработавших заклятий и магических систем. Значит, в Скале по-прежнему есть маги, и эти маги – серые. Открытие и обрадовало его, и озадачило. Он ожидал, что Орден оставил свою крепость, которую двое центритов так нагло обчистили двадцать лет назад. Но тот, похоже, чувствовал себя слишком уверенно.
Руин сделал знак сопровождающим стоять на месте и начал медленно спускаться по осыпающемуся, довольно пологому склону. Он чувствовал, как его охрана и приближенные офицеры буравят взглядами его спину и камни, по которым он шагал. Любой из них в любой момент ожидал какого-нибудь подвоха, нападения, засады, словом, сплошных неприятностей. Один правитель знал точно, что сейчас в него не полетит ни единого заклинания, даже если серые маги уже знают, что он здесь… а они, конечно же, знают.
Руин добрался до ручейка шириной шага в три, не больше, который пока еще не замерз, хотя по обоим бережкам уже наливалась скользкая, будто леденцовая, корка, и остановился, задумчиво разглядывая заледеневшие камни.
Когда он поднял глаза, на другом берегу ручейка, одинаково сложив руки на груди, стояли три сумрачных человека в мышасто-серых длинных одеяниях. Один из них, обладатель густой вьющейся бороды и пронзительно-бледных глаз, держался с большим достоинством, подобающим главе могучего Ордена, гроссмейстеру, остальные же явно чувствовали себя не слишком уютно в балахонах по самые щиколотки.
Руин снисходительно оглядел всех троих и поправил манжету на запястье. Несмотря на апломб бородатого, в нем все-таки не чувствовалось подлинного благородства – так, высокомерие простолюдина, привыкшего к власти, и немалой. Двое остальных даже и к власти-то не успели привыкнуть, жались и злились, что им так неуютно. Лица у них были бледные и осунувшиеся, а взгляды – немножко жалобные. Им не хватило даже апломба, но зато ожесточения оказалось в избытке, только за счет него они и держались.
