— Мне нужно твое понимание, Дэйв. И помощь.
— Всегда готов помочь. Но учти: Рэйчел — твое прошлое, а мы — настоящее и будущее.
— Па-а-па! — нетерпеливо повторила Саманта.
Заткнув свободное ухо, Джек повернулся к ней спиной.
— Ты позвонишь Бринне? Или нет, не надо. — Дэвид иногда бывает чересчур резким. — Я сам ей позвоню. А завтра утром подъеду и переговорю с ней, чтобы убедиться, что она все правильно понимает. Послушай, Дэвид, я должен закончить разговор…
— Чтобы заняться — чем? Джек, я тут остался за главного, все висит на мне. Я должен знать, как у тебя продвигаются там дела. Ты ведь над чем-то работаешь, не так ли? Девочки целый день в школе, а для Рэйчел ты мало что можешь сделать.
Джек на секунду онемел от ярости.
— Ну, в общем, ты прав, — овладев собой, сказал он. — Я собираюсь заняться живописью. А сейчас моей дочери нужен телефон. Я должен идти, Дэйв. Пока. — Он повесил трубку.
— И что ты собираешься рисовать? — спросила Саманта, откинув назад волосы жестом, который одновременно был и небрежным, и уверенным.
— Собираюсь дописывать картины твоей мамы, — ответил Джек.
— Но так же нельзя! — с ужасом сказала Саманта. — Это мамины картины, ты их испортишь.
Телефон зазвонил снова, и Джек переключил на него свое внимание. — Да?
— Это Виктория. Как там моя дочь?
— Так нельзя! — настаивала Саманта.
— Все по-прежнему, — сказал Джек своей теще, снова затыкая пальцем свободное от трубки ухо. — Врачи считают, что это хорошо.
— А я так не считаю. Они наверняка могли бы что-то сделать. Я тут поспрашивала людей, и все со мной согласились — ты не должен просто сидеть и ждать. Я тут наслушалась ужасных, действительно ужасных историй о том, как вовремя не сделали того, что нужно. Как бы тебе через полгода не пожалеть об упущенных возможностях! Мой невролог хоть что-нибудь предложил?
— То же, что и здешние врачи.
— Ну и врачи у вас! Та, с которой я как-то разговаривала, не вызывает у меня доверия — слишком молода. Надо будет проконсультироваться с кем-нибудь в Нью-Йорке — я вернусь туда завтра. Мои сотрудники посылали цветы, они дошли?
— Да, но, видишь ли, Виктория, Рэйчел лежит в реанимации, поэтому скажи своим людям, чтобы ничего больше не присылали. Приходится все отсылать обратно. — Это была не совсем правда, но иначе палата Рэйчел может превратиться в цветочный магазин.
— Ты говорил, чтобы я не приезжала, Джек. Это остается в силе? Может, я могу чем-нибудь там помочь?
Саманта потянула его за руку. «Подожди», — одними губами сказал он ей и вслух произнес, обращаясь уже к Виктории:
— Пока будем ждать.
— Твоя мать сильно расстроилась?
— Я с ней еще не говорил.
— Так она ничего не знает? Это просто ужасно, Джек! Позвони ей. Ей нужно сказать. Я тебе завтра снова позвоню. Если что — ты знаешь, как меня найти.
— Это неправильно, — сказала Саманта, когда он повесил трубку.
— Ну конечно, — пробормотал он, думая о матери Рэйчел и о своей матери. Если Виктория приедет сюда, она их всех тут достанет. А его собственная мать? Лучше не звонить. Обязательно окажется, что он сам и виноват в этой аварии.
— Так ты не будешь? — спросила Саманта.
— Чего не буду?
— Портить мамины работы?
Джек наконец врубился.
— Я и не собирался ничего портить. Я подумывал о том, чтобы закончить несколько картин из тех, которые Бен собирался выставлять.
— Она будет против.
— Да? Ты ее спрашивала?
— Так нехорошо говорить, — скривилась Саманта.
— Да что ты! Ну, раз твоя мать в коме, то есть мы не можем у нее ничего спросить, значит, мы не можем и знать, чего она хочет. Нам только известно, что она хочет провести эту выставку. У тебя есть какие-нибудь сомнения?
Саманта неопределенно хмыкнула — это, очевидно, должно было означать, что сомнений у нее нет.
— Но Бен говорит, что выставку нельзя отложить, так что же нам тогда делать?
— Некоторые картины закончены. Их можно выставить.
«А если твоя мать так и не придет в сознание или, того хуже, умрет? Получается — или сейчас, или никогда», — хотел сказать Джек, но все же сумел сдержаться.
— Знаешь ту картину в галерее, на которой изображены рысята на поваленном дереве?
