— Итак… увидимся в среду, — сказал Джеймс, повернувшись к ней на ступеньках.
— Да. И спасибо за сегодня, все было очень мило.
Они стояли, улыбаясь друг другу. Джеймс, похоже, снова разволновался. Ей это нравилось — в отличие от поведения на конференции, в рабочей обстановке — в повседневной жизни он был не такой уверенный в себе.
— Жаль, что я не могу… что ж, как бы там ни было… до встречи в среду, — бросил он второпях. Он замешкался, потом помахал ей и исчез внизу лестницы. Мадлен скривила лицо. Она рассчитывала хотя бы на маленький поцелуй в щеку. Она почувствовала себя немного опустошенной, но… впереди еще среда. Хотя, вспомнила она, спускаясь на платформу, у него есть ее телефон, а у нее его нет. Это означало беспокойное ожидание у телефона до среды. Сердце у нее так и подскакивало каждый раз, как раздавался телефонный звонок. Джеймс Фурнье. Ей нравилось даже звучание его имени.
Оказалось, ей не пришлось мучительно ждать звонка до самой среды. Она пришла в офис в понедельник утром, проведя все воскресенье дома, упиваясь жалостью к себе самой. Почему у нее нет друзей? Потому что она не пыталась даже завести их, упрекала она себя. Если бы она приложила хоть чуточку стараний, она бы не сидела сейчас перед телевизором и не смотрела бы этот невыносимый сериал «Друзья», задаваясь вопросом о смысле жизни. Встряхнись, Мадлен Сабо. Убирайся отсюда и живи. Она все повторяла эти слова про себя, когда зазвонил телефон. Она подняла трубку без задней мысли.
— Э… это Мадлен Сабо?
Она замерла. Он говорил совсем как Аласдэр.
— Да. Это Джеймс?
— Привет. Надеюсь, ты не против… того, что я звоню в офис. Я просто хотел узнать… как ты провела выходные и не хочешь ли ты встретиться завтра вечером вместо среды? Если ты свободна, конечно. Немного не вовремя, и я…
— Джеймс, — сказала Мадлен, рассмеявшись. — Завтра прекрасно подойдет. Я планировала кое-что, но это легко отложить, — сказала она, широко улыбаясь.
— Ты уверена? Я хотел сказать, можно и до среды отложить, без проблем. Просто я… просто до среды еще так долго и… — он вдруг замолчал и усмехнулся. — Наверное, ты считаешь меня сумасшедшим.
— Нет-нет, завтра подходит идеально. Как прошел твой ужин?
— О, ужасно. Это была рабочая встреча; ее планировали уже очень давно. Сообщество адвокатов Нью-Йорка. Мой босс сказал, что я должен идти. Там было ужасно скучно. Я расскажу тебе все завтра, хорошо?
— Да, хорошо, — сказала Мадлен, в то время как сердце у нее смешно подскочило. — Что ж, до завтра тогда.
Джеймс назначил встречу в каком-то ресторане в Бруклине, несмотря на то что Мадлен была против, так как это оказалось на другом конце города от его дома, и они закончили разговор. Всю оставшуюся часть дня она едва ли могла сконцентрироваться на работе. Джамиля даже заметила, что никогда прежде не видела ее такой рассеянной — она не больна ли? Мадлен покачала головой. В Нью-Йорке вступала в силу весна. Жара и тепло медленно присоединялись к ней. Жизнь в удовольствие, которая, как ей казалось, обошла ее стороной, вдруг очутилась рядом. Джеймс Фурнье. Как такое возможно?
Амбер проснулась от грохота грома за горизонтом. Она растерянно осмотрелась в комнате. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, где она и почему. Сегодня она выходит замуж, а пока она лежала в комнате для гостей в доме родителей Танде. Она стянула простыни и стала смотреть в окно в темноте. Послышался еще один раскат грома. Воздух был влажным и тяжелым, похоже, собирался дождь. Она открыла жалюзи и выглянула в сад. Было четверть шестого. Небо только начинало алеть. Высокие величественные пальмы по периметру стены метались из стороны в сторону, повинуясь порывам ветра; где-то далеко заголосил петух. Их дом был просторным элегантным особняком, который Мандиа обновила ценой немалых затрат и проблем, связанных, как говорил Танде, с тем, что неподалеку на Кулуба-Хилл располагался Дворец президента, к северу от города. Она потеряла счет комнатам в доме и людям, которым эти комнаты принадлежали. Понятие «семья» в Африке, насколько она могла судить, было более растяжимым, чем в Европе — у них было бесчисленное количество родственников, дальних членов семьи, друзей Ибрагима и Мандии Ндяи, к которым Танде обращался не иначе как «дядя» и «тетя», несмотря на то что между ними не было никакой родственной связи. Любой, кто был старше тебя, автоматически становился дядей или тетей. В свои тридцать пять Танде все еще обращался к друзьям родителей именно так; и ей это казалось странным.
