— Она рассказывает. Про разные вещи, не только про изнасилование. Мне кажется… — Мадлен замялась, подбирая правильные слова. — Мне кажется, что ей там было очень одиноко. Несмотря на галерею и все дела. Похоже, у нее там почти не было друзей.
Амбер нахмурилась и посмотрела на подругу.
— Но она никогда ничего такого не говорила. Напротив, судя по письмам, у нее там была насыщенная жизнь, полная радостных переживаний. Она прекрасно проводила время.
— Наверное, ей хотелось, чтобы ты так думала. Знаешь ли, мне она вовсе почти ничего не писала. Разве что присылала дежурные открытки ни о чем. Меня это беспокоило.
— Но она бы рассказала нам. Ведь мы же… лучшие подруги. Почему же она не обратилась ко мне — или к тебе, если дела обстояли настолько плохо?
— А ты никогда не замечала, — спокойно проговорила Мадлен, — что она все время соперничала с тобой?
Амбер нахмурилась и покраснела. Мадлен поняла, что попала в точку. Ей следовало очень осторожно подбирать слова.
— Ах, ты об этом… Ну, Бекки все время была такой, — ответила Амбер, стараясь вырулить из неприятного поворота беседы.
— Просто на этот раз даже я почувствовала здесь нечто большее, чем простая зависть к лучшей подруге. Помню, когда мы были подростками, Бекки все время хотела быть как ты. Быть собой ее не устраивало. Этого ей было недостаточно.
Лицо Амбер сделалось совсем пунцовым.
— Ну вот, опять. — Она опустила глаза и стала изучать свои руки. — Все считают, что у меня не жизнь, а сказка. Это не так.
— Я понимаю. Просто со стороны кажется, что ты легко преодолеваешь любые трудности. Знаешь, я тоже раньше тебе завидовала. Отличные родители, богатство, волшебные каникулы. Для такой, как я, это было пределом мечтаний.
— Если бы ты знала, — сказала Амбер, неожиданно поднявшись на ноги. — Иногда я чувствовала себя, как в преисподней. — Она пересекла комнату и подошла к окну. Лия и Сиби все еще спали, изможденные дневной беготней по саду. — Жить с Максом было ох как нелегко. — Мадлен кивнула. Теперь они обсуждали не только Бекки. Теперь они говорили про себя. — Он был словно яркое слепящее солнце. Рядом с ним я чувствовала себя пустым местом. Моя мать вообще была уверена, что она пустое место. Видела бы ты ее сейчас. Ожила впервые за тридцать лет.
— Но со стороны это было сложно разглядеть. Мне всегда казалось, что ты самая счастливая на свете. Отец — человек с большой буквы, мама — настоящая красавица. Каждый раз, когда я возвращалась от тебя или от Бекки, на меня находила ненависть к собственной жизни. Но меня окружали совсем иные люди… Питер… мои родители. У Бекки же таких людей не было. Не в этом смысле.
Амбер обернулась и посмотрела на нее. Впервые за пятнадцать лет Мадлен упомянула имя Питера.
— Мадлен, как это случилось? — мягко спросила она.
Мадлен посмотрела ей прямо в глаза. Ее охватило какое-то оцепенение.
— Мы тогда уезжали из Венгрии. Это было очень давно.
Амбер помолчала, осторожно формулируя следующий вопрос.
— Мы с Бекки все гадали, что с ним случилось. Мы не знали, что думать. Ты отзывалась о нем, как о…
— Об очень дорогом и любимом человеке? — закончила за нее вопрос Мадлен. На ее губах появилась грустная улыбка. — Да я и сама не могла понять. Ему было девятнадцать, когда он умер у меня на глазах. Пограничник выстрелил ему в спину.
— Боже мой, Мадлен… почему же ты нам об этом не рассказывала? Как странно. Похоже, все мы что-то друг от друга скрывали на протяжении этих двадцати лет… почему так?
Мадлен покачала головой.
— Как знать. Есть вещи, в которых ты даже самой себе не готова признаться. Я в Нью-Йорке работала с одной женщиной, психологом. У нее было мнение, и она неустанно его высказывала, что самый уязвимый возраст для нас — после тридцати. Все считают наоборот, что труднее всего приходится в подростковом возрасте или когда тебе исполняется двадцать. Годам же к тридцати пяти жизнь более или менее налаживается. Так вот, у нее была другая точка зрения. Она рассказала мне, что, когда занималась частной практикой, к ней приходило множество с виду преуспевающих женщин от тридцати до сорока. И все они были буквально сломлены. Моя знакомая объясняла это тем, что в этом возрасте организм каким-то образом чувствует, что справится с этим кризисом, и потому не препятствует его наступлению. А до тех пор он неустанно ему противится. Намного безопаснее переживать подобные состояния, имея на вооружении опыт тридцати лет жизни. — Мадлен положила ладонь на живот. — Эти рассуждения всегда пугали меня. Я все время думала об этом ужасном кризисе, который разразится, как только мне стукнет тридцать пять лет. Но нельзя равнять всех под одну гребенку. Некоторые пьют из этой чаши по глоточку, переживая более частые потрясения значительно меньшей силы. Я, наверное, как раз из таких. С каждым таким глотком маленькая частичка меня отмирает. Сначала Питер, потом Марк Дорман, потом Аласдэр. Но с каждым разом я становлюсь все сильнее. Поэтому теперь будущее уже не пугает меня так сильно. Чему быть, того не миновать. Я не знаю всего, что происходило с Бекки. О тебе вот тоже не знаю.
