И тут же туда, где он только что сидел, неожиданно выскочил крохотный лохматый зверек с большими треугольными ушами и коротким воинственно задранным хвостиком. На солдата вытаращились два круглых испуганных желтых глаза, а в следующую секунду зверек издал радостный писк и принялся тереться пушистым боком о его заросшую щеку.
Солдат облегченно выдохнул, отложил ненужное оружие, сел и взял котенка на руки. Тот сразу же затарахтел, уселся на широкой ладони и принялся умываться.
Небо налилось густым ультрамарином, и солдат впервые за долгое время увидел звезды. Там, на дороге, небо всегда было бурым от туч и дыма… Солдат поднялся, закинул за спину автомат, посадил котенка в карман и медленно пошел по проселку к деревне.
Он поравнялся с крайней хатой. На невидимом заднем дворе сонно хрюкали свиньи да квохтали куры, устраиваясь на ночлег. Скрипнула дверь, и на крыльцо вышла маленькая седая женщина в длинном домотканом платье. Она оперлась темными сухими руками о перила и, казалось, внимательно всматривалась в солдата.
Он отвернулся и пошел прочь.
— Сынок!
Будто автоматная очередь резанула его по спине. Он стремительно обернулся: женщина торопливо шла к калитке.
— Сынок, куда же ты?
Он вдруг почувствовал, что нечем стало дышать, судорожно рванул ворот гимнастерки: почему? что это с ним? кто эта женщина?
Она подошла вплотную, неуверенно протянула руки и коснулась шинели. Он не шевелился, только смотрел на ее тонкие быстрые пальцы, осторожно ощупывающие патронташи. Женщина подняла голову, заглянула солдату в лицо.
Какие глубокие синие глаза! И припухшие покрасневшие веки… Он поежился: женщина смотрела _сквозь_ него.
— Сынок…
— Мама?..
Автомат глухо стукнулся в землю. Женщина уткнулась лицом в широкую, пропахшую потом и копотью грудь солдата. Он неуверенно обнял ее своими неумелыми руками, все еще не до конца понимая происходящее.
— Вернулся, сынок!
— Вернулся, мама!..
Потом был стол, и полный горшок румяной картошки с топленым маслом, и душистый домашний хлеб, и высокий запотевший кувшин с густым, тягучим деревенским молоком, а потом — сон. Почти забытый, настоящий, на роскошной постели из свежего сена и… спокойный.
Утром он стоял на крыльце в одной рубахе и смотрел на луг за околицей, на веселую голубую ленточку речушки за ним, на узкий желтый проселок, лихо сбегающий с холма и исчезающий за деревьями, на дальнюю стену леса, дымчатую, темно-синюю…
Он не видел только дороги.
Там, где она должна была проходить, расстилался огромный луг, пестревший разнотравьем, а дальше — рощица нежных молодых берез.
Только дороги нигде не было.
Скрипнула дверь за спиной.
— А где дорога, мама?
— Какая дорога, сынок?
— Вон там, за рекой, была дорога!
— Что ты, сынок! Никогда ее там не было! А до шоссе отсюда — верст десять. Хорошее место, тихое…
— Не может быть!..
Он зажмурился изо всех сил, покачнулся, судорожно ухватился за перила.
Что-то необъятное, черное, бездонное быстро поднималось в нем, затапливая тело, мозг, душу…
Это было невыносимо больно — он застонал.
— Что с тобой, сынок?
Синие глаза вновь смотрели сквозь него.
Чернота поглотила последние клеточки мозга, боль ушла. Солдат выпрямился, шагнул в хату.
Женщина встревоженно замерла на крыльце. На миг ей показалось, будто налетевший ветер донес запах дыма и горелого металла. Где-то вдали послышался низкий басовитый рокот и лязг, мягко качнулось крыльцо под ногами…
Хлопнула дверь. Он стоял в шинели, с автоматом на плече.
— Куда ты, сынок?
— Я ухожу…
— Зачем? Здесь твой дом!..
— У меня нет дома…
Она больше ничего не сказала ему. Он, не оборачиваясь, быстро пошел по проселку вниз, с холма…
Выйдя из-за поворота, он сразу увидел ее: вздыбленную, черную, страшно знакомую… и чужую. Он сильными прыжками преодолел подъем и вышел на дорогу.
Слева, в сотне метров от себя, он увидел людей в белых пятнистых комбинезонах, залегших в кювете и стреляющих ослепительно голубыми молниями в сторону извивающихся дымов на равнине.
Он сразу понял, что горят боевые машины, широкие и приземистые, а зеленые фигурки на поле — наступающая пехота противника.
Из-за поворота дороги накатывался надсадный вой и лязг: распластанная бронированная махина выворачивалась на него, вырывая из земли комья дерна с пучками сгоревшей травы.
