— Леонардо называл это il vero maestro — истинный мастер. Видишь с иного ракурса, свежим взглядом, — объяснил Бейли. — Зеркало не лжет. Как поживаете?
Мы пожали руки. Ладонь художника взмокла от пота, и я понял, что наш визит заставляет его нервничать. Конечно, ему тоже нелегко.
Мы не считали, что студия чем-то виновата в смерти Софи. Бейли прислал трогательное соболезнование, но с Лорой после трагедии не виделся. Для нее он приберег легкую грустную улыбку невыразимого сочувствия.
Возник натужный разговор: жаркая погода, засилье туристов, наша стипендия имени Софи.
— Давайте покончим с делом, — сказала Лора.
Слегка опешив, Бейли кивнул и подвел нас к старому кожаному дивану возле окна. На журнальном столике лежала темно-зеленая папка, которую Лорин брат Уилл подарил племяннице в ее последний день рожденья. На обложке были выгравированы золотые инициалы «СЛ». Я взглянул на Лору, но ее лицо ничего не выражало.
Ловко перехватив волосы резинкой, Бейли открыл папку и пролистал рисунки. В основном зарисовки гипсовых копий с античных статуй и скульптур эпохи Возрождения. Академическая работа, явно высокого уровня; я даже не признал в ней руку Софи.
— Первые шаги, но уже видны проблески истинного таланта! — Бейли восторгался угольным наброском головы римлянина. — Для начинающей, sfumato — мягкий переход от света к тени — выполнен превосходно. Знаете, Софи была одержимой. Когда она творила, в глазах ее вспыхивала неистовая страсть…
— Бейли, у нас маловато времени, — прервал я. — Вы говорили об альбоме.
— Ах да, альбом. — Художник положил рисунок поверх других и закрыл папку. — Как раз перед вашим приходом мы его искали. Похоже, он куда-то запропастился.
Повисло секундное молчание.
— То есть как?.. — нахмурилась Лора. — Его нет?
Бейли возился с тесемками.
— Он лежал в моем кабинете на столе. Вчера вечером я его видел. И только час назад выяснилось, что он пропал.
— Так и знал, что выйдет накладка, — пробурчал я.
Студия славилась своей безалаберностью.
— Позвольте, это недопустимо! — Вскочив с дивана, Лора обогнула журнальный столик и нависла над Бейли. — Разве нельзя было переслать нам рисунки? Мы притащились в этакую даль… и ради чего? Чтобы вы сказали, что Софи «подавала надежды»? — Лора тишайший человек на свете, но в гневе страшна. — А теперь вы потеряли альбом?
Под ледяным взглядом ее синих глаз Бейли стушевался.
— Уверен, он отыщется. — Художник потер загривок. — Сколько еще вы здесь пробудете?
— Послезавтра улетаем домой, — вставил я.
— Поскольку мы явно не увидим рисунков, — язвительно сказала Лора, — не соблаговолите ли рассказать, что в них такого особенного?
Бейли замешкался и посмотрел на меня. Мы не сговаривались что-либо утаивать от Лоры. Просто мне казалось, что лучше ее не дергать, пока вместе не посмотрим альбом, и уж тогда решить, как быть дальше.
Я кивнул: рассказывайте.
— На рисунках дом, — запинаясь, начал художник. — Исполнение пером и тушью… в основном интерьеры… с точной, можно сказать, дотошной прорисовкой деталей… Угадывается пара человеческих фигур, но это скорее намек, набросок…
— Что за дом? — перебила Лора. — Особняк, где жила Софи?
Бейли покачал головой:
— Нет, белый дом в колониальном стиле, с дощатой обшивкой и верандой — таких полно в любом американском пригороде. Обстановка обычная, только миниатюрная… Рисунок пропитан ощущением безысходности… нависшей угрозы… Сюрреалистическая напряженная атмосфера… Сквозь крохотные двери и окна виден кусочек нашего реального мира… Взгляд будто изнутри кукольного домика.
Бейли помолчал, дав нам время осмыслить услышанное.
Я взглянул на Лору. Лицо ее оставалось бесстрастным.
— Скажем, в рисунке кухни дверь черного хода приоткрыта… На пороге тень… она застит окна и будто накрыла весь дом… мы видим лишь нечто похожее на край штанины и исполинскую кроссовку.
Закусив губу, Лора уставилась на свои руки. Я видел, что она изо всех сил старается сохранить самообладание.
— Вы полагаете, все это выдает ее… душевное состояние?
— Рисунки говорят сами за себя, — ответил Бейли. — Я понятия не имею, что они означают, но некоторые и впрямь кажутся странно провидческими.
