А он смущенно приподнял плечо и ухом прилег к нему.
— Коля, — говорю я. — Назовите Коля. Ведь хорошее имя.
Для меня сколько же школьных лет оно было самым лучшим — Коля Бурачек.
Коля?! Оживленно подхватывают. Как это упустили? Конечно же Коля! Николай! Муся Харитоновна салютует стопкой Николаю Николаевичу. Он не чинится, одобрительно опрокидывает свою. И брат ожил, распрямился, и вроде бы дело не в новорожденном, а в поводе почествовать Николая Николаевича, очень ему симпатичного.
— Только уж на этот раз фамилию ему дать по матери, — строго говорит Муся Харитоновна. — А то одному уже жизнь попортили.
Внук от старшей дочери носит фамилию Вайнштейн по отцу. Но он родился еще до войны, и насчет фамилии внука ее тогда не озаботило. В случае гаркнет кто, хоть в помещении, хоть на улице: жид, — милиционер тут же его за шкирку и в милицию потянет. Тут уж и последний хулиган язык за зубами придерживал. Но не то теперь.
На днях мой брат Боб днем, в рабочее время — неподалеку по делам оказался — забежал к ним. Муся Харитоновна, открыв дверь, грудью преградила ему проход в квартиру, чтобы не напоролся. Там налакавшиеся с утра вояки вовсю орали: жиды!
Брат махнул рукой, никакого ему дела нет до этих непросыхающих вояк. Он захвачен своей работой — созданием системы управления пушечными установками летающих туполевских крепостей. За эту работу он будет награжден Сталинской премией. Он по горло в работе со всей самоотдачей и в обрушившейся на него впервые любви.
Имя для девочки не обсуждается. Хватит девочек! Муся Харитоновна рожала одну за другой. Их у нее трое. Три весьма взрослые, серьезные женщины. Старшая — Ирина — геолог, самая из них решительная, настойчивая и, похоже, неуживчивая. Средняя — Агния, домашнее имя — Люся, жена брата, наша невестка — мягче и в своем семейном кругу считается самой женственной, хотя задолго до института, еще девочкой, с шестнадцати лет работала на заводе электриком, потом там же заведовала светотехнической лабораторией — зарабатывала рабочий стаж для поступления в институт. Теперь она инженер-светотехник. Младшая — Лена, тоже инженер. Но это не имеет значения, она — другая, не похожа на русых сестер, разве только ростом, тоже крупная, рослая, под стать им. Младшая — красавица с неожиданно темной косой и цыганскими очами. Незамужняя.
У сестер совсем разные характеры, и уживались между собой по-разному. Но случилось — отец выкинул коленце, связался с молодой балериной, развелся с матерью. И сестры сплотились против отца, наотрез отказались делить шестикомнатную квартиру в выстроенном отцом кооперативном доме актеров по Воротниковскому переулку. В судебном заседании отец отстоял полквартиры в свою пользу. Сестры в негодовании покинули зал, дождались у подъезда суда, когда отец появится, и крупно поговорили с ним.
А дальше злой рок настиг отца. Его загребли к уголовной ответственности. Было ли за что? Вероятно, лишь за то, что, удачливо развернувшись при нэпе, он не тотчас по команде выключил мотор увлекательного и набиравшего силу предпринимательства — швейные машины, — был представителем фирмы «Зингер». Оставались кое-какие заделы и навыки, искореняемые государством как подрывающие социалистический строй. Влиятельный Малый театр — да при хронической угрозе оседания старых академических стен театра, ведь под ним протекает Неглинка, не смог вырвать из рук правосудия высоко ценимого своего главного инженера, и его упекли в сибирскую ссылку.
Непримиримость к нему дочерей укрепляла ненавистная глухая стена раздела квартиры, не рухнувшая и при новом раскладе событий. За стеной отец оборудовал себе новое семейное гнездо с выходом на соседнюю лестницу. Та квартира осталась легкой добычей балерины, уж вне сомнения — хищницы. С соседней лестницы поступали сведения о посетителях, развлекающих молодую «соломенную» вдовушку. Какая уж там верность! Не вздумается ей ни ждать его, ни хотя бы навестить в ссылке. Поделом ему!
Младшая дочь помалкивала, то ли соглашаясь с сестрами, то ли отстраняясь, ведь она, кажется, была любимицей отца.
Не знаю, участвовала ли в этих разговорах и поношениях Муся Харитоновна, да и затевались ли они при ней. Вот ведь кто уж истинно пострадал.
