Лева наливает вторую рюмку баньюльсу Валентине Григорьевне, слегка раскрасневшейся.
— Вы, Лев Николаевич, и представить себе не можете, какие эти дамочки капризные. Я никогда не буду говорить о женщине, пока не увижу, как она примеряет платье.
— ...Когда мы пуделей моем, то опустишь его в воду, только нос и лоб чтобы наружи остались. И все насекомые, которые на нем — сюда на сухенькое и собираются... ха-ха-ха... тут с ними разговор короткий.
— Да, видно, что вы своим делом как следует заняты.
— Я сегодня в хорошем настроении. Видела во сне, что купаюсь в море.
— ?
— Уж так знаю. Если сон, что в море купаюсь, значит, не сегодня завтра будет хорошая собака для мытья.
— ...Сложена, знаете, такими колбасами, прямо опара. Анш у нее сто два, это еще ничего, но, извиняюсь, груди... и шея... в общем, требует, чтобы к шее все воротничок прилаживать, и им були прикрывать на этих местах (показывает на плечи). Не женщина, а пробка.
Лева катает шарик.
— Да, разумеется, у каждой профессии свои энконвениан. У нас тоже, смотря какого клиента шаржнешь.
— Дора, Дора! — кричала из Рафиной комнаты тетя Фанни, только что подарившая племяннику маленькую рулетку.— Поди сюда, объясни мне, сделай милость, что это за портреты у него понавешены?
Тетя Фанни, полная нервная брюнетка на коротких ножках, говорила вообще без умолку. Торопилась, волновалась, сама себя перебивала и вечно была в возбуждении.
— Ну, он у тебя очаровательный. Но скажи, пожалуйста, ты его в монахи готовишь?
Дора Львовна находила, что Фанни слишком истерична. По лицу ее прошла тень.
— В какие монахи? Что ты такое говоришь?
— Ну, посмотри, что у него над кроваткой развешано... тут всякие игумены и митрополиты.
Рафа, действительно, вырезал из газет и вообще откуда попадется изображения духовных лиц и пришпиливал у себя над постелью. Кроме патриарха Тихона тут висели митрополиты Владимир Петербургский, Евлогий, даже Сербский Патриарх... Дора Львовна не особенно это одобряла, но мер не принимала: стояла за свободу в воспитании.
— Ему так нравится,— сказала с холодком.
— Нет, да ты посмотри, сколько их тут!
— Ему дает уроки один бывший генерал, наш сосед. Это, конечно, его влияние. Вот и теперь он познакомился там с одним монахом. Я забыла имя. Такое известное, но странное.
Рафа имел несколько недовольный вид. Он не любил, чтобы мешались в его дела.
— Его зовут Мельхиседек.
Фанни хлопнула себя по толстым ляжкам.
— Мельхиседек! Да это прямо откуда-то из Святого писания! Рафа мрачно посмотрел на нее.
— Мельхиседек был царь Салимский, или иначе Иерусалимский...
— Ну, так я же и говорила, что ты его в семинарию готовишь.
В это время на пороге показался Анатолий Иваныч. Он улыбался всем длинным, изящным своим ртом. Глаза блестели и отсвечивали. В руках держал он мачтовый корабль, очень тщательно сделанный. Увидев Рафу, протянул ему его.
— На память. Моего собственного изделия. Из бортов глядят пушки. Английский фрегат восемнадцатого столетия.
Первая партия гостей схлынула. Появилось даже несколько свободных мест. И наступал час, когда хозяйка не без ужаса думает: «Ну вот, кто теперь подойдет, наверно останется ужинать».
В это именно время к подъезду подкатила коричневая машина с серо-серебристыми дисками колес. Из нее легко выпрыгнула Людмила. Не так легко Олимпиада Николаевна и совсем трудно, переваливаясь ожиревшим телом, Стаэле.
— У Доры подъемника нет, мы с вами попыхтим,— сказала Олимпиада Николаевна.— Да может быть, это и полезно. Вы знаете, нас Дора массирует, а в сущности, если б поменьше денег — это у вас, у вас! — мне всегда не хватает, да побольше пешком бы ходить, так мы и Доре доходов бы не доставляли.
— Если... пешком х-ходить, я бы просто... погибла бы... Говорила «мы» Олимпиада из любезности. Ее никак нельзя сравнить со Стаэле. Высокая и белотелая, несколько полная, она стройна и могущественна. Надеть корону, дать в руку меч, облокотить на щит — была б «Россия» дореволюционной иллюстрации. Правда, несколько ленивая. Правда, слишком любила сласти. И некую часть жизни проводила в борьбе между опасением располнеть окончательно и искушениями еды. В этой борьбе и помогала ей Дора.