Он уже хотел оторвать ее руки от своей шеи, уже готов был начать длинную нравоучительную речь, как вдруг за деревьями с шумом распахнулась стеклянная дверь и тень упала на аллею.
- Варини, Варини, какого дьявола!.. - воскликнул Локашо добродушным и ровным голосом.
Но Варини - ибо это был именно он - быстро прошел по дорожке и бросил спокойно, не повернув головы к беседке:
- Прощай, Элена.
Калитка, отворившись, скрипнула и тут же со стуком захлопнулась.
- Варини... - снова прозвучал голос Локашо, на этот раз уже с некоторым беспокойством. - Варини... Да куда же ты?
Двое в беседке отодвинулись друг от друга сразу, как только открылась дверь. Едва Варини скрылся, женщина вскочила и, не говоря ни слова, побежала к дому. Испуганный Туллио, чувствуя сильное искушение улизнуть, последовал за ней.
Локашо все еще стоял в дверях и звал Варини. Увидев их, он смущенно посторонился. Де Гасперис и Пароди оставались возле подноса с бутылками. Пароди вытирал лицо платком, одна щека у него была мокрая, по полу катался бокал.
- Он просто ненормальный, - повторял Пароди с недоумением. - Какого дьявола... Я сказал только: "Любопытно, что там делают Монари и синьора Элена", - больше ничего, вы оба свидетели, а он, как ненормальный идиот, ей-богу, - бах! - швырнул мне в лицо бокал... Скажите сами, разве в своем уме такое сделаешь? Но он был в проигрыше, а когда человек проигрывает...
Он говорил это, вытирая лицо, а Де Гасперис с еще более отупелым видок, чем обычно, повторял:
- Это ничего... Он просто вспылил... просто вспылил. - И указывал Пароди мокрые места на пиджаке.
- Ушел и даже не сказал мне: "Чтоб ты треснул", - заявил Локашо не без торжества, входя вслед за Туллио и женщиной. Но она посмотрела по очереди на присутствующих гордо и вызывающе. Потом громко сказала:
- Вон!
- То есть, как это вон? - переспросил Пароди почти весело, переставая вытирать лицо.
- Вон! - повторила она, и в голосе ее вдруг зазвучал гнев. - Убирайтесь вон... И вы, Локашо... Вон отсюда... Я не хочу больше вас видеть... Вон!
Локашо и Пароди смотрели на нее, разинув рты от удивления.
- Но, Элена... - вмешался было ее муж.
- Молчи, - оборвала его она. Потом повернулась к двум другим.
- Убирайтесь... Вон отсюда! Поняли?
- Но мы-то при чем? - сказал Локашо. - Это все Варини. А сам я не понимаю даже, что произошло.
Пароди, не такой лицемерный и добродушный, как Локашо, уже опомнился и, показав на лоб, зловеще спросил своего приятеля:
- Она что, с ума спятила?
На нежных щеках Де Гасперис вспыхнул яркий румянец.
- Нет, я не спятила, - сказала она с возмущением. Потом сняла шубу и бросила ее на стул. - Вот ваша шуба, - продолжала она. - Нет, я не спятила. - Она в нерешительности посмотрела на свою руку; потом, сморщив лицо, стала с усилием стаскивать тесное кольцо с пальца. Стянув, она подошла к Локашо и насильно сунула кольцо ему в руку. - Вот ваше кольцо. А теперь уходите.
Пароди посмотрел на нее, на шубу, потом на Локашо, вертевшего кольцо в руке и еще более походившего в своем смущении на барана, который, нагнув голову, застыл в глупом удивлении. Он разразился неприятным смехом.
- Ну, если начать все возвращать, я, право, не знаю, как мы это кончим...
- Мой муж заплатит вам все, до последнего чентезимо, - сказала она все с тем же полным отчаянья достоинством. - Уходите же...
- Заплатит? А откуда он деньги возьмет? - спросил Пароди. Но все же сделал шаг к двери.
Локашо последовал за ним, повторяя:
- Да, откуда он деньги возьмет?
- Уж во всяком случае, не из собственного кармана... Может быть, у Варини... Или же у Монари...
Но ни насмешки, ни издевки, ни оскорбления, ни угрозы не трогали женщину. Стоя посреди комнаты, ока уже больше не повторяла в бешенстве "вон!" и только подталкивала их к двери неумолимым, гневным взглядом. Пароди и Локашо, словно не в силах выдержать этот взгляд, пятились и скоро очутились на пороге.
- Вы еще об этом пожалеете, - сказал с угрозой Пароди, чье лицо и даже лоб под густыми белокурыми волосами покраснели от ярости. - Помяните мое слово, пожалеете!
