Думаю, пойди я, в самом деле, к этой Нине, Вера была бы попросту шокирована моим поступком. И в то же время, на словах выражая свое "фэ" тем, что я "ношусь с Кокаревым, как курица с яйцом", не сделала и единого шага, дабы воспрепятствовать моим визитам к нему. Лишь говорила мне с пренебрежительной снисходительностью:
- Он-то к тебе и ногой никогда не ступит.
В самом деле, у Андрея имелась такая странность. Ко мне, после того, как я развелся с Верой, и уединился в маленькой квартирке на окраине города, он не собрался за все это время ни разу. Предпочитал приглашать меня, и делал это так, чтобы не давать повода для ответного визита. Впрочем, выглядело это очень аккуратно, без малейших неприятных намеков. Он столь учтиво, останавливал даже намеки на возможность своего визита ко мне, что я ни в коей мере не чувствовал себя оскорбленным от невозможности отдать накопленные встречи.
Нам всегда было о чем поговорить. Вера то ли не понимала этого, то ли не хотела принять, что у нас всегда находятся общие темы для беседы, общие идеи, общие мнения. Все же долгий срок лет, проведенных вместе, значит куда больше, чем разница в нашем социальном положении, в тех сферах, в которых с распростертыми объятиями ждут его, и в которых приходится вращаться мне. Вот еще один повод дать понять Вере, что я отнюдь не унижаю себя, не пользуюсь подачками с барского стола, не подлизываясь, как любит она говорить. Наша дружба вполне искренна, шутка ли, тридцать два года вместе, без перерывов и без охлаждения в отношениях, без громких ссор и хлопанья дверями в запале. В сущности, это результат того, что наши семьи дружат уже в третьем поколении. Жаль, что Вера не хочет этого понять, всякий раз, когда я пытаюсь завести разговор на тему долгой дружбы, доставшейся "в наследство", дружбы, невзирая на множество препон, она фыркает, и машет рукой.
Андрей, в самом деле, лет десять, не меньше, не был у меня. Зато в его весьма приличных апартаментах я сам едва ли вспоминаю о своей роли "бедного родственника", несмотря на то, что оснований для этого великое множество. Уже обстановка квартиры дает к тому повод, но повод этот чаще всего замечается в раздражении Верой, и о ее словах вспоминаю я в одиночестве своей крохотной квартирки.
Есть у Андрея еще один пунктик: он всегда выходит встречать меня к автобусной остановке. Ехать мне до Коптевского переулка, где он проживает, не слишком удобно, на двух транспортах, по дороге приходится частенько ждать запропастившийся автобус, так что, случается, я опаздываю, порой, просто безбожно. Тем не менее, Андрей всегда терпеливо дожидается моего появления именно на продуваемой всеми ветрами остановке. И, поздоровавшись, тотчас же переводит разговор с моих нескладных извинений на что-то действительно стоящее, интересное нам обоим, чтобы скоротать время, пока мы бредем по улице Чехова, утопающей в зелени пирамидальных тополей, к тому переулку, едва заметному среди старых дерев, в котором и располагается дом моего друга.
Мы беседуем с ним о всяком, что толку пересказывать наши беседы. Обыкновенно главной темой становится литература, в которой Андрей считает себя ценителем и гурманом. У него прекрасная библиотека, очень редкие издания, особенно классиков русской эмиграции, изданных в двадцатые-тридцатые годы смехотворными даже по тем временам тиражами. Сологуб и Бердяев, Зайцев и Мережковский, Гиппиус и Газданов, - что толку перечислять знакомые имена, они на слуху у каждого уважающего себя библиофила. Они и составляют большую часть его, Андрея Кокарева, либереи. Очень часто, когда меж нами речь заходит о том или ином авторе, о том или ином произведении, Андрей подводит меня к полкам, достает книгу, о которой мы говорили, и машинально перебирая страницы, начинает цитировать какой-то запомнившийся ему отрывок, без которого беседа была, конечно же, неполной.
Потом мы возвращались к чаю и другим темам. А на прощание Андрей неизменно давал мне почитать кого-нибудь из любимых им классиков. И, взявши под руку, сводил по лестнице, - с другого бока я обыкновенно прижимал к себе его книгу, оказываясь, тем самым в своеобразном окружении, - а затем привычной дорогой провожал по улице Чехова до остановки, где мы с ним и расставались, разделяемые железной дверью подъехавшего автобуса.
