Впрочем, английским Лакис владел настолько, насколько было нужно для работы таксистом; а их знание греческого было еще скудней. Так что разговор всегда вертелся вокруг одних и тех же предметов.
– Сегодня не на такси, Лакис?
– Мало туристов.
А еще он приходил за платой. За такую хибару он драл с них слишком много. Они жили на сбережения, и, хотя Ким ни слова не говорила, она возмущалась тем, сколько приходится платить Лакису. Они подсчитали, что смогут прожить год, если станут немного прирабатывать на сборе маслин или преподаванием английского. Но пока договорились, что отложат поиски работы до зимы. Тем временем плата за дом существенно истощала их ресурсы.
Сегодня Лакис принес пакет с помидорами гигантского размера, которые она приняла без особого восторга. Он сел под виноградным пологом, прихлебывая кофе и утирая пот, льющий со лба. Лоб у него вечно был озабоченно наморщен, а потовые железы всегда сверхактивны даже для такого климата.
– Сильный был гроза прошлой ночью.
– Очень сильный, – ответил он и махнул рукой.
Разговор не ладился. Ким подумала, не сказать ли о протекающей крыше, но потом решила, что это был последний в эту весну ливень. Она вдруг почувствовала себя неловко, сидя перед ним в футболке и коротеньких шортах, и зашла в дом, чтобы надеть брюки. Одеваясь, она заметила, что Лакис пялится на нее в открытое окно. Она закрыла ставни, хлопнув ими излишне сильно. Когда она вышла, Лакис прикуривал сигарету, избегая ее взгляда.
– Лакис, почему вы назвали свой дом Домом Утраченных Грез?
Он смахнул пот со лба, сделав вид, что не слышит.
– Haus der Verlorenen Traume, – попробовала она еще раз. – Почему?
– Не понимать, – ответил он, встав, и принялся поливать какие-то растения в саду. Похоже, у Лакиса вечно находилась здесь сотня неотложных дел, что обычно служило ему предлогом являться без приглашения.
Он не обращал на нее внимания. Ким раздражало отношение греков к женщинам: им вдруг надоедал разговор, они вставали и шли куда-то, чего никогда не позволяли себе с мужчинами. Или, если грек останавливался переброситься парой слов с мужчиной и женщиной, он говорил только с мужчиной, спокойно пропуская мимо ушей слова женщины.
Она решила оставить Лакиса одного. Собрала сумку, заперла дом и отправилась в деревню.
Жена булочника, в муке с головы до пят, стояла в дверях лавки. Вышла подышать. Ким сама не знала, отчего решила, что женщина – жена булочника, вероятно, поскольку та делала всю что ни есть работу в лавке. Булочная представляла собой помещение с единственной полкой для хлеба, грудой дров, занимавшей большую часть пространства, и собственно печью. Еще там стоял стул, на котором, не умещаясь здоровенными ягодицами, восседал жирный пекарь, прихлебывая узо и командуя жене, что ей делать.
Все в деревне уже знали Ким. Жена булочника, похожая на скорбное привидение с покрасневшими глазами, кивнула, здороваясь. Ким часто хотелось ткнуть жену булочника, чтобы посмотреть, поднимется ли над ней облако мучной пыли.
Поскольку Лакис принес утром помидоры, мимо торговки этим овощем, у которой за домом были теплицы, она прошла не останавливаясь. Торговка фруктами, всегда казавшаяся такой же влажной и липкой, как ее товар, каждый день старалась научить Ким новой фразе. Приветливая жена мясника перегнулась через прилавок – потрепать Ким по щеке, что делала каждое утро. А торговка одеждой, которую звали Мария и которая немного говорила по-английски, дала ей напиться и принялась сплетничать о жене мясника, торговках фруктами и помидорами; она, видимо, не ждала, что Ким что-нибудь купит у нее.
Так что поход в крохотную деревушку Камари за скромными покупками легко мог занять три, а то и четыре часа.
Мария была поразительно красивой женщиной сорока лет с небольшим. С волосами цвета воронова крыла и живыми, кокетливыми глазами; к тому же она имела привычку покачивать бедрами, даже если шла всего лишь в другой конец лавки приготовить кофе. И, словно желая подчеркнуть свою красоту, любила хотя бы на денек нарядиться в платье из нового поступления. Оправдывалась она тем, что так проверяет их, словно это были электрические приборы, и в ее случае мысль об электричестве возникала неспроста. Чувственность искрами била из нее. Недавно она овдовела. Ее муж-бизнесмен погиб в автомобильной катастрофе в Афинах, и ей пришлось вернуться в родную деревню, к родителям, Я открыть лавку.
