– Но с кем он хотел поговорить, если не со мной? – воскликнул Карстерс.
– Кто постоянно находился в столовой?
– Моя жена. – Карстерс нахмурился, словно ему очень хотелось сменить тему. – Кто же был этот человек, если не Килан О’Донахью?
– Ответ чрезвычайно прост, господин Карстерс. Это Билл Макпарленд, детектив Пинкертона. Давайте разберемся. Мы знаем, что господин Макпарленд во время перестрелки в Бостоне был ранен, а у человека в гостиничном номере был свежий шрам на правой щеке. Нам также известно, что Макпарленд разругался со своим нанимателем, Корнелиусом Стилменом, – тот отказался выплатить сумму, которую, по мнению Макпарленда, должен был выплатить. Значит, основания для недовольства у Макпарленда были. Далее, его имя. Билл – это ведь сокращенное от Вильяма, а инициалы на портсигаре…
– «В. М.», – подсказал я.
– Именно, Ватсон. Тут все начинает становиться на свои места. Для начала подумаем о судьбе самого Килана О’Донахью. Что вообще нам известно об этом молодом человеке? Ваш рассказ о нем, господин Карстерс, был достаточно обстоятельным, за что я вам благодарен. Вы сказали нам, что Рурк и Килан О’Донахью – близнецы, но Килан был младшим. У каждого на руке татуировка с инициалами брата, что, безусловно, свидетельствовало о необычайной близости их отношений. Килан не носил бороды, был неразговорчив. Ходил в кепке, частично скрывавшей его лицо. Мы знаем, что у него была стройная фигура. Ему одному удалось пролезть через водосток, который вел к реке, и таким образом бежать. Но особенно меня поразила одна упомянутая вами деталь. Вся шайка ютилась в убогом жилище в Саут-Энде – за исключением Килана, у которого было право на собственную комнату. Меня сразу заинтересовало, чем объясняется такая роскошь.
Ответ, разумеется, вполне очевиден, исходя из изложенных мной фактов, и счастлив сказать вам, что они подтверждаются госпожой Кейтлин О’Донахью, которая до сих пор живет на Сэквилл-стрит в Дублине, где у нее прачечная. Сказала она следующее: в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году она родила близнецов, только это были не два брата. Это были брат и сестра. Килан О’Донахью – особа женского пола.
Это откровение было встречено молчанием, самый лучший эпитет для которого – «гробовое». Гнетущая тишина зимнего дня проникла в комнату, и даже пламя, весело сверкавшее в камине, словно затаило дыхание.
– Женского? – Карстерс в изумлении посмотрел на Холмса, и по губам его растеклась болезненная улыбка. – Во главе шайки?
– Ей приходилось скрывать истину, иначе в этой среде она бы просто не выжила, – пояснил Холмс. – Тем более что главарем шайки была не она, а ее брат Рурк. Все факты заставляют сделать именно этот вывод. Другого варианта я не вижу.
– И где же эта… особа?
– Ну это совсем просто, господин Карстерс. Она ваша жена.
Кэтрин Карстерс побледнела, но ничего не сказала. Сидевший рядом с ней Карстерс словно одеревенел. Оба напомнили восковые фигуры, какие мельком попались мне на ярмарке на Джекдо-лейн.
– Вы этого не отрицаете, госпожа Карстерс? – спросил Холмс.
– Конечно отрицаю! В жизни не слышала подобного бреда! – Она повернулась к мужу, в глазах ее вдруг заблестели слезы. – Ты ведь не позволишь ему так со мной говорить, Эдмунд? Это же надо: связать меня с шайкой отпетых бандитов и злодеев!
– Боюсь, госпожа Карстерс, ваши слова останутся без ответа, – заметил Холмс.
Он был прав. С той секунды, как Холмс сделал свое необыкновенное заявление, Карстерс смотрел прямо перед собой с выражением ужаса на лице, и я понял, что где-то в глубине души он знал эту страшную правду, по крайней мере что-то подозревал, и вот наконец эта правда заглянула прямо ему в глаза.
– Прошу тебя, Эдмунд… – Она потянулась к нему, но Карстерс дернулся и отстранился.
– Можно продолжать? – спросил Холмс.
Кэтрин Карстерс хотела что-то сказать, но передумала. Плечи ее опустились, с лица словно сорвали шелковую вуаль. Взгляд ее вдруг стал жестким, лицо перекосилось от не приличествующей английской светской даме ненависти, – видимо, именно это чувство всегда наполняло ее жизненной силой.
