Женщина с некоторым сомнением кивнула.
Через десять минут они входили в пивной погребок. Там было полутемно, нестройно гудели мужские голоса, орал телевизор и остро пахло разлитым пивом и старыми дрожжами. Женщина поморщилась.
– Сюда! – руководил Вениамин Павлович. – К окну. Простите, я не знаю, как вас зовут.
– Веня, привет! – раздалось из ближайшего угла. – Как житуха?
– Прекрасно! – с энтузиазмом отозвался Вениамин Павлович. – Как сам?
– Путем. Санька Косой спрашивал про тебя…
– Знаю! Он мне звонил. Прошу вас, мадам! Кстати, мы не познакомились. Вениамин Павлович. Можно просто Вениамин. – Он вопросительно посмотрел на свою спутницу.
– Ольга Борисовна.
– Очень приятно. Пивка?
– Спасибо, я не пью пива.
– Тогда, может, сок? Или винца?
– Спасибо, ничего.
– Ну нет, я так не могу, – возразил Вениамин Павлович, разводя руками. – Я пью, а дама сидит и смотрит.
– Хорошо, тогда сок, – недовольно произнесла женщина. – Апельсиновый.
– Апельсиновый? Прекрасно! Я сейчас!
Вениамин Павлович направился к бару. По дороге его окликали, хлопали по плечу, спрашивали о чем-то и теребили. Видимо, он был здесь популярен. Художник останавливался и вступал в разговоры. Женщина, назвавшаяся Ольгой Борисовной, с раздражением следила за ломаной его передвижений. Ноздри ее тонкого носа раздувались, рот сжался в узкую полоску, взгляд не предвещал ничего хорошего.
Вениамин Павлович наконец вернулся с большой кружкой пива и стаканом сока. Склонился в шутливом поклоне:
– Прошу вас, мадам. Ваш сок! Будьте как дома.
После чего приник к кружке. Пил он долго и с удовольствием. Равномерно двигался кадык на тощей шее. Он даже глаза закрыл от удовольствия.
Ольга Борисовна пить не стала. Она рассматривала художника в упор. Красно-синие витражные стекла пивной создавали уютный полумрак, в котором лица посетителей виделись как бы в легком туманце. Физиономия Вениамина Павловича тоже виделась как бы в туманце, кожа стала смуглой, волосы и глаза казались темными. И появилось в нем что-то южное, испанское, даже мефистофельское. Лет ему около сорока, прикинула она, хотя сказать наверняка трудно. Был он худ, даже тощ, жилист, одет в джинсы и черную футболку. В вырезе футболки виднелась серебряная монетка.
Художник наконец оторвался от кружки. Достал носовой платок, промокнул губы. Взглянул на Ольгу Борисовну, приподнял бровь.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказала она.
Он наклонился к ней:
– Можно погромче! Ничего не слышно!
– Мне нужно с вами поговорить! – прокричала она.
– О чем? – прокричал он в ответ. – Люсь, выруби звук!
Если барменша Люся и услышала призыв, то ничем этого не выказала и ухом не повела. На экране демонстрировались мотогонки. Мелькали разукрашенные плоские автомобили, ревущие фаны, мужики с флажками и раздолбанная трасса. Из-под колес вылетали сочные шматы грязи.
– Настоящий мужской спорт! – прокричал Вениамин Павлович. – Я в молодости тоже увлекался! Я вас слушаю!
– Лариса Андрейченко…
– Вень, привет! – Очередной приятель, здоровый мужик с красным лицом. Сильно на взводе. Завис, видимо, надолго. – Подхалтурить не хочешь? Оформить торговый зал надо.
– Оформим! Позвони мне вечерком, лады?
– Лады! – Мужик скользнул взглядом по Ольге Борисовне. Одобрительно подмигнул и хлопнул Вениамина Павловича по плечу.
– Извините, это по работе. – Художник снова наклонился к собеседнице. – Свой брат, мазила. Тут все свои, между прочим. Вы знаете, как мы называем этот бар? «Барбизон»![2] Тут и тусовка, и биржа, и последние новости! – Он рассмеялся. Но наткнулся взглядом на взгляд Ольги Борисовны – и лицо его стало строгим. – Я вас слушаю!
– Лариса Андрейченко… – снова начала Ольга Борисовна, но закончить не сумела. Подошел новый желающий пообщаться. Молодой, очень красивый парень в кожаной куртке.
– Вень, привет, поговорить надо! Совет нужен.
– Славик, не сейчас. Видишь, я занят.
– Я позвоню вечером.
– Давай.
Они проводили парня взглядом.
– Хороший человек, но как художник – полный неудачник. – Себя Вениамин Павлович, видимо, считал любимцем фортуны. – И в семейной жизни та же фигня, извините. Слабый, характера ни на грош. Да! Так о чем мы?
