— Боже мой!
Фигура Христа в человеческий рост, местами только облупилась краска и просвечивает известковый грунт.
— Давно он здесь?
— У матери бы спросить, да померла.
Видел бы кто меня, когда я возвращался домой: мужик на лыжах, за плечами огромный крест, под мышкой самовар, на поясе — волчий капкан. Самому делалось не по себе, когда смотрел на свою тень.
Именно тогда, на обратном пути — версты четыре с гаком по льду, — пришла мне в голову мысль поставить этот крест, который я еле волок, в нашей часовне. Вернуть Конде Бережной ее праздник. А точнее — смысл жизни.
Ведь когда-то в Заонежье у каждой часовни был свой праздник. И часовни стояли почти во всех деревнях. Деревенская мудрость гласила: «Целый год живем ради праздника». Более того, мудрость эта пережила сами праздники, вычеркнутые властью Советов в период борьбы с Господом Богом. Когда я только поселился в деревне, один из местных жителей, Константин Федорович, поведал мне о празднике Сдвижения, который раньше отмечали в Конде 27 сентября.
— Сдвижение? Впервые слышу.
— Много еще чего впервые услышишь, — буркнул Федорович и слегка смутился.
Я тогда подумал, что кондобережане попросту исказили название, ведь 27 сентября — православный праздник Воздвижения Креста Господня. «Небось, — мудрствовал я, — в детстве слышали от стариков и запомнили корень — «движ-», а приставку спутали: вместо того чтобы «воздвигать» символ христианской веры, сдвинули его на чердак».
Гипотеза получилась красивая, если бы не… Если бы не Слава Агапитов, заонежский поэт, художник, и одновременно один из лучших ономастов Заонежья[10]. Встретил я его недавно и пригласил в Конду на Воздвижение. Вот он меня и поправил: оказывается, по-заонежски говорят «Сдвижение». «Значит, прав был Федорович, — подумал я, — просто объяснить не сумел. А из меня лингвист, как из доярки балерина». Такая вот гипотеза вышла…
Короче, возвращаясь в Конду — четыре версты с гаком по льду, с крестом на плечах, — я решил возродить праздник. А почему бы и нет? Надо только переговорить с отцом Николаем из Кижей, чтобы приехал к нам 27 сентября и заново освятил часовню — после того как большевики ее «обесчестили».
27 сентября
Низкое небо давит на Онего, точно надвинутая на глаза ушанка, из-под которой время от времени подмигивает осеннее солнце, освещая берег на той стороне Великой Губы и выхватывая яркими вспышками цветовые пятна — оранжево-охряные и ядовито-желтые. Потом картинка за окном снова становится по-заонежски монохромной — от грязных, словно старые валенки, туч и пепельной воды до посеревших от дождей бревенчатых изб и вылинявших от водки жителей.
Картина была бы совсем мрачной, если бы не купол часовни, что серебристой осинкой сиял среди серого пейзажа, точно омытый светом перед своим престольным праздником.
Вдруг в кадре появляется милицейская моторка, в ней какие-то люди. Лодка причаливает, первым на мостки выскакивает отец Николай в длинном черном тулупе.
— У нас с тобой, Мар, много общего, — кричит он вместо приветствия, — мы оба не местные и оба любим Россию!
— Добрый день, батюшка, это откуда же такое умозаключение?
— А я, дорогой, прочитал твой «Le journal d’un loup»![11] Ну кто из российских писателей сегодня с такой любовью говорит об этой стране?
Следом за отцом Николаем из покачивающейся лодки выпрыгнула на берег стройная девушка.
— Это Саша, моя жена, — говорит отец Николай, весело подмигивая, и шепотом добавляет: — Имей в виду — она журналистка, хочет сделать о вас репортаж.
Вслед за Сашей на помост выбрались остальные: Лена, кантор, — такая же хорошенькая, как и попадья, звонарь Леша с косичкой до пояса, пара послушниц и младший лейтенант Лева, который сразу довел меня до белого каления: увидев мою «котерию» (девять штук котов), сказал, что готов всех их перебить.
— Это он из лучших побуждений, — пояснил Леша.
— Ну, дети мои, за работу, — отец Николай отправил Лену, Лешу и послушниц в часовню — готовить храм к молитве. Младший лейтенант Лева остался караулить служебную лодку. Саша достала блокнот.
— Почему вы, поляк — а стало быть, наверное, католик, — так близко к сердцу принимаете судьбу православной часовни?
