30 сентября
Войцех Ягельский[88] написал о чеченской войне вполне добросовестную книгу — «Башни из камня». Это мрачное повествование о безжалостной игре, в которой человек (если его не выкупят) — не более чем пешка в жестоких руках. В руках того, что в древности называли Фатумом или Мойрой, а сегодня… А и правда — как мы называем его сегодня?
Ягельский не дает ответа ни на этот, ни на другие вопросы и этим отличается от «специалистов» по Кавказу всех видов и мастей, которых в Польше за последнее время развелось великое множество и которые на любой вопрос имеют один ответ-мантру: все очень просто, во всем виноваты русские!
А Ягельский ответа не дает, потому что ответа у него нет. Он лишь рассказывает о том, что видел в Ботлихе или в Чири-Юрте, стараясь не переступать тонкую черту, которая отделяла ужас зрителя от кошмара участника. И хотя он не раз приближался к этой незримой, но явственно ощущаемой границе, но все же ни разу ее не переступил и не узнал, как обстоит дело — по другую ее сторону. «Я не проверял, — признается он, — насколько услышанные рассказы и сделанные наброски отвечают правде. Более того, я не уверен, стоит ли это проверять».
Войцех Ягельский даже не ставит вопросительных знаков. Свои вопросы он заканчивает точкой.
Одна деталь напомнила мне мой собственный эпизод из кавказского путешествия. Речь о ботинках, которые Ягельскому чистила Лейла, жена чеченца Исы. Читая это, я вспомнил взгляд Юлии из Грозного — ледяное пламя из-под черного платка. Она чистила мне ботинки перед тем, как я уезжал в Абхазию в 1992 году, а когда я смутился, муж Юлии, Саид, хозяин дома, служивший в личной охране Джохара Дудаева, рассмеялся:
— Успокойся, брат. Она их тебе на счастье чистит.
4 октября
Трудно себя сдерживать, растекаясь во все стороны.
Витольд Гомбрович
Я вспоминаю эти слова из «Одержимых»[89] всякий раз, когда вижу на страницах «Жепы» раздавшиеся физиономии польских политиков, среди которых иногда (все с большим трудом) узнаю лица, знакомые по «Солидарности».
Господи! — думаю я, — если все эти господа не могут справиться со своими желаниями, какое право они имеют командовать другими? Ведь еще древние мудрецы — как восточные, так и западные — учили, что силу человек черпает в самоограничении, а не в удовлетворении капризов. В «Махабхарате» читаем: «Кто не соблюдает умеренность в еде, не будет иметь ее и в иных областях жизни». А мой любимый северный художник Александр Борисов, проведя две зимы на Новой Земле, утверждал, что подлинные яйца мужчины — это твердый мускулистый живот, а не сморщенный мешочек, скрывшийся под складками жира. Поэтому при виде пузатых персонажей польской политической сцены, этих сластолюбивых физиономий и жирных затылков, я перестаю питать какие бы то ни было иллюзии. Если человек не в состоянии отказать себе в лакомом кусочке и жиреет на глазах у изумленной публики, то с какой стати он станет отказывать себе в чем-то другом? В том, чего невооруженным глазом не увидишь…
Я невольно сравниваю фигуры двух политиков, которые недавно встречались в Кремле: кошачья, пружинистая, словно готовая к прыжку, фигура российского президента Владимира Путина и расплывшаяся — президента Речи Посполитой Александра Квасьневского. Не хочу сказать, будто фигура польского политика оскорбляет мои патриотические чувства — в конце концов, я никогда не считал Кваху своим президентом (единственное, в чем мы расходились с моим политическим наставником — Редактором Ежи Гедройцем), однако, честно говоря, мужикам с женоподобными фигурами я не доверяю.
Кто-то возразит — а как же Черчилль, Коль? Выдающиеся ведь политики… Конечно, только первый «кинул» нас в Ялте, отдав на съедение усатому грузину, а второго — если память мне не изменяет — после ухода с поста канцлера допрашивали по поводу финансовых махинаций (теперь это называется «аферы»).
Отнюдь не хочу сказать, что при выборах нового президента Речи Посполитой следует руководствоваться исключительно физическими данными кандидата. Понаблюдав за представителями нашей так называемой элиты — как жирными, так и тощими, — я вообще не собираюсь голосовать.
