Сперва я довольно спокойно относился к многочисленным склянкам одеколона и лосьона для бритья: пусть будут, пусть пополняют мои запасы парфюмерии. В конце концов, все эти флаконы и тюбики выглядели довольно эстетично. Giorgio Armani, Paul Sebastian, Hugo Boss, Kenneth Cole. Можно было рассматривать их как объекты коллекционирования: ну, и что ж, что не марки и не банкноты (я в школе еще и старые купюры собирал). Какое-то время, пока позволяла длина полочек в ванной, я даже расставлял их по алфавиту, но потом от этой идеи пришлось отказаться. После буквы R места на полочках не оставалось, и гармоничность экспозиции была нарушена. Флакончики на оставшиеся буквы я замуровал в коробку из-под принтера и поместил все в тот же гараж.
За годы, прожитые в Майами, я получил в подарок несколько десятков мужских сорочек, из которых только одна оказалась моего размера; пар двадцать запонок — при том, что ни одна из моих рубашек на запонки рассчитана не была; штук сорок галстуков и примерно столько же брючных ремней; около двух сотен свечей всевозможных форм, цветов, и калибров; столько же подсвечников; с полсотни ваз, вазочек, кувшинов, кувшинчиков; несколько десятков наборов хохломы — ложки, нарезные доски, матрешки; не меньше дюжины палехских шкатулок; пятнадцать гжельских бокалов — для кваса, пива, браги и медовухи; а также не поддающееся подсчету число солонок, перечниц, сахарниц, конфетниц, супниц, салатниц, селедочниц, соусниц, масленок, скатертей; были тут и ножи для мяса, рыбы, птицы, сыра, паштета; ложечки для чая, муса, киселя, мороженого, взбитых сливок, йогурта, торта; чашечки для кофе турецкого, чашечки для кофе-американо; чашечки для кофе-кубано; чашечки для кофе-глясе; чашечки для кофе-латте; чашечки для эспрессо; чашечки для моккочино, чашечки для капуччино; чехлы для диванных подушечек; чехлы для кроватных подушечек; чехлы для табуретных подушечек; чехлы для лыж (на лыжах я тридцать лет не катался); чехлы для коньков (на коньках я не катался никогда); чехлы для гольфных клюшек (гольф я вообще ненавижу); наборы благовоний; шариковых ручек; стирательных резинок, фломастеров, хайлайтеров, маркеров, карандашей, точилок и еще каких-то предметов, назначения которых мне так и не удалось выяснить.
Что было делать со всем этим? Кофе я не пью, чертежным делом не занимаюсь. А чтобы почистить картошку или нарезать мясо мне всегда хватало одного ножа. Какое-то время я еще потихоньку раздавал свой скарб друзьям, но потом стал забывать, кто из них что подарил. Преподнести же человеку его собственный подарок было несолидно.
Оставалось только одно: устроить себе в гараже усыпальницу— вроде тех, что делали в скифских курганах или египетских пирамидах: надушиться, набальзамироваться лосьонами и кремами; облачиться во все сразу рубашки; обмотаться вязанкой галстуков и ремней; запеленаться в скатерти; и возлечь посреди ваз, чайников, чашек, и чашечек. А вокруг этого великолепия стояли бы монументальные витые колонны из парафина и сотни свечек поменьше. И курились бы благовония.
Поборов искушение, я все-таки избрал иной путь. Путь, надо сказать, непростой. Произошло это несколько лет назад. Накануне своего очередного дня рождения, я позвонил Грицевичу. Мы поболтали о перспективах роста Майкрософта, о моей новой подруге, а в конце разговора я напомнил:
— Так значит, в пятницу я жду вас всех у себя. Придете?
Он стал уверять, что, конечно, придет — с женой и сыном придет, что они меня видеть всегда рады, а тем более в такой день. Я поблагодарил, сказал, что и я буду им рад, а потом, как бы невзначай, добавил:
— А о подарке даже не беспокойся. Главное ведь — пообщаться. Ну, если хочешь, можешь преподнести мне альбом Дали. Дали мне очень нравится. Или Пикассо. А еще я Чюрлениса люблю.
— Спасибо, что сказал, — обрадовался Грицевич. — Я вообще считаю — каждый должен сам говорить, что хочет в подарок. Все равно ведь что-то купят. Так пусть лучше будет то, что действительно нужно.
— Правильно ты считаешь, — удовлетворенно подумал я.
Аналогичная беседа была проведена и еще с парой-тройкой друзей. Им я поведал о своем интересе к поэзии Гумилева и Рильке, а также к прозе Гессе.
