И кого слушаешь? Даже неважно, что тот поганец сказал, – а ты разве сам не видишь? Ну пусть не проститутка, это чепуха, не выглядят так никакие проститутки. Но ведь явно неуравновешенная дамочка, с большой придурью, истеричная, к тому же все-таки слишком легко к незнакомому мужику подсаживается... Почему нужно следовать ее напыщенным советам?
А потому, – продолжал я диалог, – что ты и сам к этому же пришел, только сформулировать боялся. Давно додумался, но не решался. Бежать надо, иначе не выживу. Близкие... Что ж близкие, кое-что я им оставлю. Если продать машину, которую и так давно продать надо, третий год в гараже на даче гниет, ждет, пока хозяин протрезвеет, да ту же дачу продать – или, наоборот, квартиру сдать? – вполне жить можно...
А сам-то, сам все же что собираешься делать? – не отставал зануда. – Никто тебя никем и нигде не возьмет. Только здесь у тебя есть какой-никакой выбор, здесь тебя знают, в крайнем случае сменишь службу на другую такую же, покряхтишь-покряхтишь – и напишешь чего-нибудь, не сейчас, так позже, и издашь... Вот и все твое будущее, и никуда ты из него не выпрыгнешь, не выдумывай.
Да и зачем выпрыгивать? Не получается сочинение? Авось... Не первое, слава Богу, а последнее ли – видно будет. Потерпеть, потянуть, а там, глядишь, подступит... Вот-вот прорвется, уже течет холодный пот по хребту – есть, попал. Разве раньше не так бывало? Тупые, однообразные усилия, наработанная техника, холодный взгляд на себя со стороны – и вдруг начинает забирать, появляется чувствительность кожи – значит, вот-вот... Два главных в моей жизни процесса, как известно, благодаря старому венскому доктору, здорово похожи, и, соответственно, и в том и в другом случае самое опасное – боязнь неудачи. Значит, нечего паниковать и черт его знает кого слушать, а вот с пьянкой притормозить – это действительно было бы неплохо...
Давно замечено: нет ничего опаснее, чем решение начать борьбу со слабостями или, если угодно, с пороками. Сколько раз решал не пить – столько раз немедленно после этого чудовищно напивался; сколько было твердых сроков расставания с какой-нибудь совсем уж непотребной дамой – тем круче все заворачивалось именно после срока; каких только не было твердых намерений вообще с беспутством покончить – после того как намерения эти возникали, самое безобразие и начиналось...
Вот и сейчас: стоило только мелькнуть мысли о борьбе с пьянством, как я, будто лунатик, встал и отправился к стойке...
Чем больше времени проходит с того вечера, тем труднее вспомнить последовательность происходившего. То ли сказывается выпитое тогда, а выпито уже было немало, то ли вообще память ослабела за последнее время – опять же из-за пьянства... Не знаю. Знаю только, что теперь могу описать все лишь весьма приблизительно. Будто вспышками высвечиваются отдельные картинки, а их очередность приходится восстанавливать по логике.
Но кто знает, по логике ли они выстраивались одна за другой в действительности? Логика ли управляет нами, когда жизнь ломается, летит в тартарары, поворачивается резко и вдруг? Логикой ли руководствуется Создатель и Господин наш?
Она появилась из кухни, отодвинула оцепеневшую за стойкой буфетчицу, без звука, губами, сказала: «Сюда, иди сюда!»
Я помедлил секунду, оглянулся на треск распахивающихся дверей и увидел входящих.
Это и были пацаны.
В тренировочных жутких костюмах, бритоголовые, тяжелые, без лиц, они протискивались в узкий вход.
Того, серого, я заметить не успел.
Но и они не успели заметить меня – они глядели прямо, им не хватало нервных клеток и возбуждения, чтобы улавливать все окружающее.
Не профессионалы они были, просто много мяса.
Я уже оказался за стойкой – не помню, как я туда попал, кажется, обошел справа.
В кухне было пусто и мертво, все выключено, повара, видимо, ушли.
В проеме черного хода небо светилось ярко-синим, уже почти стемнело.
Во дворе громоздились пластмассовые ящики изпод бутылок, в арке стоял пикап, перекрывая вид на улицу.
«Пойдем», – она взяла меня за руку.
Из кафе донесся грохот, голосов слышно не было – только рушилась мебель.
