Поля опустели, запущенной и угрюмой выглядела гора. Даниэла уже не сомневалась, что Гарри не придет. Но глаза не переставали смотреть вдаль: вот еще минута, еще секунда, и там появится маленькая точка.
Даниэла не могла больше стоять на опустевшей площади. Какая-то сила толкнула ее, и она побежала в ту сторону, откуда брат обычно появлялся и откуда больше никогда не появится.
Гору она не разглядела. По мере приближения к ней, та отступала, словно таяла. Постепенно исчез из виду третий еврейский квартал.
Слева тянулись железнодорожные рельсы, блестевшие на солнце, как вытканные серебряные нити. Далеко виднелись два дерева и около них одинокий дымящийся паровоз, издали похожий на детскую игрушку.
Она продолжала бежать.
Дважды довелось ей быть в доме Гарри. Когда спекулянту Абраму подвернулись важные клиенты, она упросила его дать ей пронести мануфактуру в первый еврейский квартал. Дело было не в заработке, а в тех нескольких считанных минутах, которые она смогла бы провести с Гарри.
…Даниэла открыла дверь в его комнату. Все здесь казалось ей чужим. Фарбер, сидевший в комнате, взглянул на нее, встал ей навстречу и повел к стулу, как ведут человека, находящегося в обморочном состоянии. Ее приход сюда казался ему естественным и понятным.
Сдержанной болью и тоской был пропитан воздух в этой комнате. Саня сидела на раскладушке, повернувшись лицом к пустой постели Гарри, и не спускала с нее глаз.
В комнате царило запустение. Из мебели почти уже ничего не осталось: ни шкафа, ни кроватей — все, все было продано в обмен на хлеб. Только в углу еще стоял малюсенький шатающийся столик и старая железная печь без трубы. На косяке двери, на длинном торчащем гвозде, висел плащ Гарри, тот самый плащ, в котором он обычно приходил к ней. Над плащом — шапка.
У Даниэлы возникло желание подбежать и обнять плащ. Рукав спускался округло, как живой; только внизу виднелась его пустота и смятость.
Около семи дней прошло, как угнали Гарри, а комната все еще выглядела так, будто на полу ее лежит мертвец, Саня одета в свое синее рабочее платье. Волосы аккуратно причесаны, но лицо восковое.
Никогда бы Даниэла не могла представить себе Саню такой. А может, Гарри еще вернется? Вевке ведь не перестает твердить, что Гарри обязательно вернется. Она должна попытаться утешить Саню.
Фарбер сидит молча, уставившись в одну точку. Горе билось по комнате, и с оголенных стен сочились слезы. Сколько времени прошло с тех пор, когда все они сидели за одним столом. Саня наполняла весь дом своим весельем и смехом. При ближайшей «акции» отошлют и ее, как обычно поступают с женами, мужья которых уже отправлены. Кто теперь будет смотреть за Саней? Кто будет оберегать ее?
Саня встала, подошла к окну. Ставня была закрыта. Там теперь все ее хозяйство. Она развернула белую скатерть, в которой было полбуханки хлеба, нож, разложила все перед Даниэлой и сказала:
— Кушай, Даниш…
Даниэла подняла на нее глаза и не смогла больше сдерживаться. Она упала, прижавшись к Сане, и громко разрыдалась.
Саня стояла без движения. Только прижала голову Даниэлы к себе. Это был плач о дорогом для обеих человеке, которого каждая по-своему любила больше всех на свете.
Саня продолжала стоять застывшая, без единого движения.
— Гарри вернется, Саня. Война закончится…
Саня приподняла голову Даниэлы обеими руками. Глаза Гарри и Даниэлы были похожи, как две капли воды И не только глаза: тот же очерченный рот, та же белизна зубов, та же ямочка под нижней губой на подбородке.
— Да, Гарри скоро вернется домой, — мягко сказала Саня.
— Ты веришь в это, Саня? — вскочила Даниэла со своего места. — Ты в это веришь?..
— Мне это обещано, я жду…
— Неужели? И, возможно, это случится еще до окончания войны? Ты говоришь это не ради утешения? Кто обещал?
— Всевозможно, моя девочка. Все может быть. Если Гарри не вернется ко мне, я пойду к нему…
Саня сдвинулась с места, поправила скомканную скатерть на столе и взяла в руки стакан, чтобы принести чай Даниэле.
— Какой дорогой ты пришла, Даниэла? — спросила она!
— Той дорогой, по которой Гарри приходил ко мне каждое воскресенье, — ответила она.
