Острый снег сваливался в круглые сугробы; он лежал на каждой веточке, на всех мелких подробностях округи: на завитушках Расстрелли, на колоннах Росси, на младенцах, ангелах и демонах. Два бомжа тащили картонную коробку в пункт приема; в конце узкого длинного двора, перед кирпичным забором, махал голыми ветвями обтрепанный тополь.
- Вот - наша резиденция, - сказал Веселуха.
Шаги отдавались эхом в пустых помещениях, оклеенных белой бумагой.
- На берегу пустынных волн, - сказал Лукин.
- Зато на окнах забрала железные, - заступился Веселуха.
- Перестройка, - отозвался Рябинин из угла.
- Чего?
- Перестройка, говорю, - сказал Рябинин. - Журналы восемьдесят девятого - девяносто третьего. Кто-то свалил.
- Пусть лежат, есть не просят, - указал Лукин. - С налогами хуже.
- Да ну, налоги, - махнул рукой Веселуха. - Налогов мы вообще платить не будем.
- Это как, интересно? - подбоченился Лукин. - Сами говорили - без схем!
- А тут никаких схем и не надо, - ответил Веселуха. - Я же временем занимаюсь. Ну, создадим на нашем участке поле того времени, когда были маленькие налоги.
- Да когда ж они были маленькие? - резонно возразил Лукин. - И как это налоговой объяснить? они же не физики.
Трубы играли над Петербургом в миг, когда Веселуха вынес из здания с башнями лист, усеянный подписями и печатями. Все было составлено самодержавно. Остальные могли быть сколь угодно крепкими парнями, но хозяином становился Веселуха, и, по сути, только он, хотя по форме весь этот торт назывался ЗАО НПО "Амарант".
- А логотип? Какой у нас будет логотип?
- Это очень важно.
- Вот такой.
- Это гробик?
- Это кристалл!
- А я такой хотел, смотрите.
- Это глисты?
- Это рентгеновские лучи!!!
Когда проспались, поднимался серый день, снег таял, а второго прибора, законченного три дня назад, на столе не было.
- Черт, - проскрипел Веселуха, хватаясь за голову, - его же уже Кириши купили. Что мы им скажем?
- Что его украли.
- А может, это они его вчера забрали?
- Нам нельзя много пить, - сказал Рябинин мрачно. - Нельзя много пить за начало работы. Вот, например, в моей родной деревне однажды мужики начали строить дом. Накопили на цемент. Причем долго копили, год. Потом купили этот цемент, разгрузили его, жидкий, около ямы под фундамент, и решили на радостях выпить. Хе-хе.
Веселуха откинулся назад, но забыл, что там, сзади. А сзади что-то было вроде пружинки, отчего на дворе стемнело, как в ящике. Край родимый погрузился во мрак, только лаяли собаки, даже машины на Гороховой притихли и не ехали. Небо в окне, перегороженным железным забралом, было полуобморочного цвета: красноватого, сиреневого, местами почти белого - и это была ночь. Внизу было темно, каркали вороны, проносясь низко над снегом.
- Веселуха, я, кажется, знаю, - догадался Рябинин. - Это мой дворянский предок прибор унес.
- Зачем ему?
- Да начальник его на Монетном дворе монету портил, а разницу себе воровал, - объяснил Рябинин, - ну вот, предок мой не будь дурак, хочет это злоупотребление вскрыть и начальника подсидеть.
- Умный ты, правнук, - послышалось из угла.
Предок был невысок, но крепок и хорош собой, насколько можно было разобрать в полумраке. Одет он был в простой казакин берлинского сукна, и шапки не снял.
- Так что я ваш приборчик заберу, ладно? - по-свойски молвил предок, присаживаясь на корточки перед мужиками. - Всеж-ки я его у вас заберу, у вас от одного прибора не убудет, вы еще их наделаете. А долг перед предками и перед Отечеством надо помнить.
- Да, да, - соглашался Рябинин, глядя на предка во все глаза и пытаясь различить в нем сходство с собой.
Веселуха оторвался от стены и встал: был он выше предка на голову, хоть и моложе лет на пятнадцать.
- А вот это вы видели, ваше высокопревосходительство? - спросил Веселуха и показал предку шиш. - Прибор ему, понимаешь! Задаром!
- Так я же за Отечество радею, - повысил голос вельможа. - Этот мерзавец Курятинский нам монету портит, а государыня не знает ничего!
- За Отечество, - буркнул Лукин, - сам, небось, на его месте будешь так же...
- За Отечество - пожалуйста, - согласился Веселуха. - Можем скинуть цену - слегка.
