— Уф-ф! — облегченно вздохнул Сеня. — А я-то вообразил!.. — Он хохотнул. — Но давайте о деле. Велик ли клад? Золото, камни, валюта?.. Сколько процентов дадите? — Пенкин вытащил записную книжку и «Мицубиси», готовясь произвести необходимые расчеты.
Кузька запустил пятерню в кудлатую бороденку и начал яростно ее расчесывать.
— Уж не обессудь, Семен Иваныч, с кладом-то я тебя того… надул…
— Позвольте! — Сеня почти физически ощутил, как Синяя птица, кружившая над головой, снова начала набирать высоту. — Вы хозяин дома?
— Не, хозяев нету, все, считай, уже съехали. Таперича тут коммуналка.
— И что вы от меня хотите? — догадываясь о цели свидания, спросил Пенкин.
— Вот ты кто? — начал издалека Кузька. — Построитель! Значит, первое твое дело — строить, а не рушить. А ты с чего начинаешь? Еще и на пятак не сделал, а уж портишь на гривенник.
— Кузьма Васильевич, здесь вы не правы! — перебил Сеня, внутренне ликуя, что разговор поворачивает в нужное русло. — Философия жизни: ненужное, старое снести, чтобы освободить место для нового. И мне непонятно, почему вы так нервничаете? Дадут вам квартиру со всеми удобствами: тепло, светло и мухи не кусают. А тут… — он презрительно обвел глазами стены, — пыль да гниль, было бы по чему убиваться!
— Э, мил человек, своя земля и в горсти мила! А в энтих, железобетонных, куда ты собрался меня отселить, лишь ревматизм наживать. Не климат нам тама: печи нету, о батареи только задницу обжигать. Опять же ставенок нету, от земли далеко… Да только дело посерьезней, потому и вызвал тебя сюды.
— Так в чем же состоит дело? — задал наводящий вопрос Пенкин, явственно ощущая легкое хлопанье синих крыльев возвращающейся из поднебесья птицы счастья.
— Я про память поколений толкую. Сохранить ее надоть! В целости да сохранности — в образе нашего дома. Семнадцатый век! Не кот чихнул. Опять же Елизар Матвеевич ставил, заговорил дом от огня, от воды, от людской хулы, да вот от сакаватора — не сообразил. И то сказать, где ему было догадаться! Этих тупорылых тогда в наличии не было.
— Все памятники архитектуры, Кузьма Васильевич, в Горске давно взяты на учет, под охрану государства. А если вашего дома в списках нет, значит, он никакой ценности не представляет и подлежит сносу, веско добавил Сеня, прикидывая, сколь же удастся содрать с деда за отсрочку.
— Охо-хо! — страдальчески закатил глаза Кузька. — Память людская!.. Ума много, да разума нет. Век-от человеческий коротюсенький, чего накопишь, чего упомнишь? А вота нас бы кто спросил — порассказали бы, по пять, по шесть сотен векуем, кой-чего и в головенках имеется, да!
У молодого прораба снова ёкнуло под ложечкой:
— Как вы сказали?.. Человеческий — коротюсенький, а…
— Объединяться, говорю, надоть! Вашей обчественности — с нами, коренными домовыми, и вместе бороться против лихоимцев и бюрократов.
— Так в-вы что?.. Настоящий д-домовой?!
— От те на, приехали! — хлопнул себя по коленям Кузька. — Я ж тебе полчаса долдоню об энтом! Чо, психушку побежишь вызывать? прищурившись, поинтересовался он.
Пенкин попятился к выходу.
— Я… я, пожалуй, пойду. Д-домой, мама во-волнуется…
Оказавшись на пороге, Сеня рванул дверь и опрометью бросился вон. Прораб мчался по улице, не замечая прохожих и машин, пока перед глазами не поплыли красные круги. Он перешел на шаг и попытался сориентироваться. Это была старая часть города и, вроде бы, знакомая. Сеня подошел к ближайшему дому, пристально вглядываясь в проржавевшую, косо прибитую над самой калиткой табличку: «Ул. Береговая, 13…»
Ватные ноги больше не держали Пенкина — он сел наземь, привалившись спиной к столбу. «Не может быть!.. Я бежал минут пятнадцать! По кругу?.. Я прекрасно знаю город, как же так?.. Мама, я боюсь! — Мысли метались, страх — настоящий, липкий — спеленывал тело — Бежать! Немедленно!..» — Сеня вскочил.
— Передумали, Семен Иваныч? Вернулись? — раздался насмешливый голос.
— Опять вы? — Пенкин затравленно оглянулся.
— Конешно. Думаю, пущай немного проветрится парень, душно, небось, у нас-от. А таперича можно и беседу продолжить. — Кузька гостеприимно распахнул взвизгнувшую калитку.
