— Ваше здоровье! — сказал опять Блажей.
Гости выпили по третьей рюмке самогона, настоянного на терновых и кизиловых ягодах, и снова принялись за еду, одни за ветчину, другие за холодную свинину, а гость, который принес самогон, Матей Шебень из Милоховой, начал, игнорируя и Болгарию, и Балатон, и обстановку за рубежом, даже самого Блажея и его жену, рассказывать звонким, сильным голосом, веселым милоховским говорком.
— Мне не терпелось узнать, — сказал он пани Блажейовой, — как вы, как ваши дела, ведь тогда это было ужас как страшно. Тогда за вашу жизнь я бы ломаного гроша не дал. — Он усмехнулся и продолжал: — Из Милоховой до гребня далековато, хоть через Милоховскую по Длинному горбу, хоть низом по долине. Часов пять-шесть, не меньше. Пожалуй, даже шесть, и то нужно шагать будь здоров как.
Для красного словца он удлинил путь километра на два — на три.
Пани Блажейова обрадовалась. Вместо вод моря и озера ей припомнилась Милоховская долина, дорога, речка, леса, снежные дали, Длинный горб, белый, покрытый снегом гребень. Хорошо, что все уже позади, думала она, слушая Шебеня.
Так закончить праздники! — злился про себя ее муж Блажей, сверкнул на Шебеня черными глазами, потом уставился на стол. Глаза его перебежали со скатерти на тарелочку, разрисованную тонкими линиями странных, скорее просто выдуманных, чем экзотических, цветов.
Пани Блажейова осторожно водила руками по скатерти, коснулась пальцами тарелочки и собралась что-то сказать Шебеню. Но не знала, что сказать, как бы его остановить. Ладно, пусть выговорится! — подумала она потом, хотя и опасалась, что муж разозлится. Ей виделись деревня Милохова, снега на краю долины, покрытые снегом ельники, гребень и Длинный горб. Она вдруг покраснела. Вспомнился тогдашний коллега по политучебе в милоховском замке. Фамилия его ей не нравилась, такая странная фамилия — Ян Стерян, но… Она еще больше покраснела, ее кинуло в жар. Вспомнилось, как она поскользнулась на обмерзших скалах на Длинном горбу, на самом гребне, как падала, цепляясь за камни. Руками осторожно отодвинула тарелочку от края стола. Стерян оставил ее лежащую на снегу, закрыл чем мог, убежал и сделал, что было нужно.
— Ну и порядочки там были! — сказал Шебень.
Пани Блажейова улыбнулась. Может, и сейчас такие же.
— В долине турбаза, — рассказывал Шебень, — но туристов тогда не было. Турбаза-то никудышная. Добираться к ней надо пешком — кто же потащится? Охотников не больно много… К тому же там тесновато, не проведешь ни собрания, ни политучебы, ни совещания, ничего. Все устраивают в деревне, в старом замке. А когда нет туристов, заведующий спускается домой за товаром, снаряжением, продовольствием и тащит наверх на собственном горбу. Ну, скоро все переменится, построят канатную дорогу, шоссе, тогда можно будет доехать туда на машине… — Шебень повернулся к Блажею. — Вас я не запомнил, — сказал он ему, — но вы поступили правильно, умно, что оставили супругу лежать на снегу там, под Длинным горбом, прикрыли ее курткой, свитером, рубашкой и рванули вниз, к турбазе. Турбаза, конечно, под замком… Говорят, заведующий спрашивал вас.
— Спрашивал, — кивнула пани Блажейова.
Лицо Блажея с темнеющим, гладко выбритым подбородком вспыхнуло. Его душила злоба.
— Говорят, он вас спрашивал, когда вы уходили в горы, нужно ли ему вернуться на турбазу, но вы не захотели. Мол, ни в коем случае. Мол, зачем? — Шебень повернулся к Блажею. — Вы правильно сделали, что оторвали ставню, вышибли ногой окно, влезли внутрь и позвонили заведующему в Милохову. Я как раз был у него, мы возились со свиньей, и он, Феро, заведующий турбазой, сказал мне: «Матей, дела плохи». — «Что за дела, — говорю, — где?» — «Наверху, в долине. Надо туда немедля!» Ну, пока Феро рассказывал, что наверху, в долине, случилось, мы сняли фартуки, сказали то, се, отдали, как говорится, распоряжения, что делать со свиньей. Снегу было много, перед рождеством выпал, но по такому снегу ни на лыжах, ни на лошади не проехать — хотя наверху он уже затвердел и мог выдержать. Вот я и подумал, пока мы туда доберемся, из той бабы — извините, пани Блажейова! — из той бабы дух вон, притащим на санях покойницу, разве что новые спасательные сани испробуем. Ну, значит, пошли. Иной раз, когда человека что-то гонит, в нем словно какой самогон залит, горючее то есть. Вот и мы вместо обычных шести часов с хвостиком, а то и семи протопали меньше двух. А там лежали вы, пани Блажейова… «Дышит!» — обрадовался Феро. «Правда, дышит, и то слава богу!» И вот вы здесь, пани Блажейова, я очень рад, вы хорошо выглядите — и я могу спокойно идти восвояси.
