Они не спеша двинулись по аллее. Отсюда открывался вид на три стороны: на жилмассив Заречный — нагромождение одинаково освещаемых солнцем, но по-разному поставленных параллелепипедов с матричной сыпью окон, на поселок Ширму с белыми домиками среди садов и на волнистую степь за ними; и на Шар с башней на ровном поле, вольно ограниченном излучиной реки. Солнце склонялось к закату — и странен, противоестественен был среди всех освещенных им предметов и пейзажей этот висящий в ясном небе сгусток голубоватой тьмы, не отражающий света. Лишь ограду зоны и низ башни золотили солнечные лучи.
В парке было людно. С набережной любовались видами гуляющие. Служилый люд и командировочные шагали к административным зданиям от остановок троллейбусов и обратно. Домохозяйки перли сумки с продуктами от рынка и магазинов; некоторые катили их на роликах. Мамаши прогуливали деток на свежем речном воздухе.
«Живите, плодитесь и размножайтесь, — смирял себя мыслями Пец. — Вон голуби клюют рассыпанные старухой перед скамейкой зерна и крошки — напористо, жадно, стремясь каждый склевать больше других, даже если и сыт. И мы одно с ними, ничего из себя строить…
…Вот у куста воробей и воробьиха распустили крылья, распушили перья, наскакивают друг на друга, отчаянно чирикая, — выясняют сложные воробьиные отношения. И мы — одно с тем, и для нас отношения к жене, к близким, к начальству куда важнее отношения ко Вселенной. Надо любить, заботиться, враждовать, зарабатывать на жизнь, покупать вещи, соперничать… Пусть гонит нас по жизни постоянная неудовлетворенность нынешним положением — и незачем знать ее первичный смысл.
…Конкурентов по разумности у нас нет: что решим считать истиной, то так и будет. Плодитесь, и размножайтесь, и населяйте Землю. Вначале существа не проявляются, они проявляются в середине… Какая в этом печаль!»
Зискинд что-то говорил. Валерьян Вениаминович вслушался.
— …плакался мне, что не нашел себя в НПВ, думает уходить. («А, Гутенмахер!» — догадался Пец). Если есть нужда и ваше желание, я готов вернуться к делам в Шаре. Могу по совместительству, могу в полном объеме.
— Намек понят! — воскликнул Буров. — Лично я за!
— Это благородно с вашей стороны, Юра. Или… — Пец испытующе взглянул на архитектора. — Это не только благородство?
— Не только. Валерьян Вениаминович. — Тот выдержал взгляд.
«Вот ведь. Оказывается, и он отравлен неоднородным миром — как Ястребов, как Васюк, как многие. Ему пресно, скучно в обычном, несмотря на комфорт и преуспевание. Но — удрал ведь тогда, почуяв неладное, не только от обиды; хотя не видел и сотой доли того, что Корнев. Снова дрогнет?… Человек и сам не знает, чего он хочет, страсти и любопытство швыряют его от обыденного к диковинному, от рутины к новизне; а когда пресытится или обожжется жаром первичного — обратно к рутине, к уютным заблуждениям. Людям не нужна вся истина, лишь малость — поиграться, потешиться. Психически вздрогнуть. Ну и играйтесь. А я пас.
…Но ведь шатания — все-таки к истине, а не от одного заблуждения к другому?
…И чего я напряжен так? Дрейфлю? Что будет-то?… Может, ничего, вся паника зря? Я буду разочарован. Вот! Выходит, и ты такой, не лучше: важно потешить любопытство, психически вздрогнуть. Ядерная война — это, конечно, ужасно… но ведь и интересно. А экологическая катастрофа тем более, сколько всего произойдет, сколько будет сенсаций, леденящих кровь телерепортажей… вкуснятина. А полный разнос планеты — объядение! Так какого черта ты строишь из себя радетеля за человечество, сволочь старая, благостно причитаешь в душе? Чего ты хочешь-то — по-настоящему?…
…Эти двое ждут, когда же я начну обсуждать с ними новые задачи и перспективы. Главный инженер и главный архитектор. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Для них Шар еще долго есть.
…16.55. Там, в ядре, то и дело вспухают Метапульсации, беременные Галактиками. Те рождаются, разрешаются в свою очередь звездами и планетами… Все сникает, возникает снова и на новом месте… И место это неотвратимо приближается к краю Шара. К тому, что хорошо виден отсюда. Еще шажок, еще, еще… И — ныне отпускаеши».
