Должность во Вселенной - страница 142
Смотрели пленку, снятую в замедлении почти один к одному (и от этого «почти» не было уверенности, что синее там действительно синее, а сиреневое — сиреневое), редкую по отчетливости картины. В натуре, из кабины, следует оговорить сразу, такое никто не наблюдал: для съемок в режиме максимального сближения кабину ГиМ запускали без людей, в автоматический персептронный поиск. Потому что режим этот, придуманный супер-электриками Корневым и Буровым, сильно отдавал — это еще если оценивать деликатно— техническим авантюризмом: поля, импульсами выносившие кабину в MB, к звезде, к планете, к намеченной области ее и к намеченному малому участку этой области, — были запредельными для материалов системы ГиМ. От них во всех изоляторах и воздушных промежутках мог развиться электрический пробой — с грозовыми сокрушительными последствиями. Такие же поля подавали на «пространственные линзы», гладко и круто выгибая их в максимальном увеличении. Единственное, что не давало развиться необратимому электропробою, — это краткость импульсов внизу, в устройствах на крыше и генераторной галерее; чем короче они, тем дальше за миллион вольт в каждом каскаде можно перехлестнуть. Вверху же, вблизи MB, они оказывались достаточно долгими для синхронизованного с движением светил и миров поиска автомата, даже для прямых натуральных съемок.
С учетом опасности этого дела Валерьян Вениаминович отобрал у всех причастных к исследованию MB подписку: не подниматься в таком режиме в кабине и не разрешать делать это другим. Только автомат мог искать в MB размыто заданные на экране его дисплея образы. «Пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что», — определял эту программу Любарский. «Автоматизированная рыбная ловля», — высказывался о данном методе Буров; Миша Панкратов уточнял: «…и не всех рыб, а только пескарей от пяти до шести сантиметров, и только самцов». Аналогия с уженьем рыбы действительно позволяла понять изъяны способа: можно обучить автомат насаживать червяка на крючок, забрасывать удочку, следить за поплавком и даже дергать, когда клюет, но чтобы бездушная машина могла угадать место, где стоит забрасывать, или уловить момент, когда рыба повела, и подсечь ее… это уж извините! Человеческая интуиция неавтоматизуема, у кибернетиков на этот счет никаких идей нет и не предвидится.
Трудность была еще и в том, что в максимальном сближении не только поля — все управляющие схемы работали на пределе возможного, на том пределе, когда сказываются (и, что хуже, складываются) их погрешности: неточности частот и потенциалов, даже «шум электронов». Поэтому близкие съемки, как правило, оказывались размытыми. Между тем, даже при полной отчетливости угадать в чуждом мире что есть что — задача непростая; а уж коли нечетко… Человек в кабине смог бы, руководствуясь чутьем, точнее, ювелирной, прецезионней все подстроить — уловить миг отчетливой ясности. А автомат — хоть и самый сложный, обучаемый, универсальный — электронная скотина, не умнее лошади.
И наконец, где — в пространстве и во времени — стоило на планетах-событиях выделять точечные, с булавочный укол, участочки, перспективные насчет того самого… ну, эдакого. Нашенского. То есть, конечно, не то чтобы людей узреть, об этом и мечтать не имело смысла (не фантасты, слава богу), — но все-таки чтоб живое чего-нибудь копошилось, с конечностями. А хорошо бы и с головой. А еще лучше, если высокоорганизованное. С предметами, с действиями, иллюстрирующими разумность. Так — где?
В наблюдениях более крупного плана, их обобщениях «эмвэшники» пришли к тому, что во времени это должно быть на спаде выразительности в преддверии конца жизни планеты. Либо — для планет, кои многими волнами-ступеньками набирают свой наиболее красивый и устойчивый (т. н. экстремальный) облик и так же волнами, с частичными возвратами его утрачивают, — на стадиях смешения: когда на тверди все оживляется, мельтешит и надо от режима «кадр-век» переходить к кадру в год. В пространстве же наиболее перспективными для поиска оказались участки вблизи
