— Ну, — произнес наконец Александр Иванович шатким голосом, — кто в бога не верует, детей осиротить не боится… прошу! Карета подана.
Сказано это было так, для куража, потому что заранее решили, что в первую вылазку отправятся трое: он, Пец и Любарский.
На площадке у контрольных приборов остался Толюня. Возле лебедок с инструментами дежурили Ястребов и два его помощника. У оградки на краю крыши стояла Юлия Алексеевна. На кольцевой галерее похудевший, с опавшими щеками Буров хлопотал у генераторов.
Они поднялись в кабину (которая тоже изрядно усовершенствовалась со времени первых путешествий). Любарский занял кресло у телескопа — он, астрофизик, играл по-прежнему роль главного наблюдателя. Пец сел поближе к экранам — ассистировать. Корнев устроился у пульта ПВР — пространственно-временной регулировки; рядом с ним, по правую руку была панель буровского светозвукового преобразователя.
За полчаса, пока развертывалась по высоте система и кабина выходила к верхней отметке, не было произнесено ни слова. Варфоломей Дормидонтович время от времени подавался туловищем к окуляру, смотрел, откидывался к спинке кресла. Пец регулировал настройку на экранах, где клубились в разных участках спектра пятна и мельтешили точки нового цикла «мерцаний». Корнев следил, как по сторонам располагаются электроды и экраны системы ГиМ; вверху они очертили ребристым светлым кольцом круг тьмы с синевой и вихриками, по бокам огородили кабину стеной с продольными прорезями… но воспринимал все с оттенком нереальности, будто телевизор смотрел.
Наконец покачивания прекратились. «Подъем весь», — молвил Корнев, вопросительно взглянув на астрофизика. Тот нагнулся к окуляру: по известным ему признакам он хотел выбрать «вихрик», который бы дошел до крайней — звездной — стадии галактической выразительности.
Признаками было скорее нарастание яркости и смещение спектров на экранах вправо, к жестким лучам.
— Валерьян Вениаминович, — негромко сказал Любарский, — подстрахуйте меня на правых экранах. Если за секунды переходит от ультрафиолета на ближний рентген, это — кандидатура.
Минут пять сосредоточенного молчания.
Только Корнев нетерпеливо поворачивался то к телескопу, то в сторону экранов.
— Эта подойдет? — спросил Пец.
— М-м… нет, — мотнул головой астрофизик, — велика скорость сноса, не угонимся. Надо такую, чтобы шла на нас.
— Долго вы еще будете возиться? — не выдержал Корнев.
— Но мы же не сами их делаем, Александр Иванович, — кротко заметил Любарский.
Пец хмыкнул. Напряжение в кабине спало.
— Ага! — изменившимся голосом сказал астрофизик. — Это, похоже, она. Как у вас, Вэ-Вэ?
— Вижу на всех экранах, — сказал Пец. — Яркость нарастает.
— Давайте помалу, Александр Иванович. Старайтесь больше временем, чем пространством.
— Сейчас… — Корнев склонился к пульту. — Не ошибиться бы для начала. Включаю.
Он медленно вводил напряжение на верхних и нижних электродах. Валерьян Вениаминович почти чувственно представлял, как кабину с ними спрессовываемая полями неоднородность выталкивает, выносит наверх, в микроквантовое пространство, в MB. И точно: кольца белых электродов, смутно белевшие над куполом, стали быстро расширяться — и сгинули в темноте. Они остались, какими и были, понимал умом Пец, это съежилось пространство-время внутри; кольца теперь охватывают не десятки метров, а миллиарды километров.
Одновременно вверху Меняющаяся Вселенная, вот только сейчас еще представлявшая собою обозримую взглядом область волнующегося светлого тумана с вихревыми вкраплениями, разрасталась во все стороны над куполом, разрасталась величественно и прекрасно. Туман таял, очистившееся пространство открыло головокружительные дали: мириады Галактик мерцали и роились там, будто снежинки у фонаря!
Корнев наддал еще — и вихревое «мерцание» в центре неба, на которое нацелил кабину Любарский, стало стремительно надвигаться и расти. Сначала это было вьющееся — блестящей воронкой в черной воде — переливчатое свечение; от него отделился и сносился влево завиток. По мере нарастания-приближения исчезало впечатление потока с круговертями — образ вихря становился трехмерным, застывшим. Вот сплошное свечение его разделилось, начиная от середины, на множество колышущихся и мигающих в сложном ритме черточек: пошла стадия звездообразования. Теперь сверху надвигался пульсирующий звездный шар с размытыми краями, который обнимали три далеко уходящих в черноту, искривленных и нестерпимо блистающих рукава.
