Горячим Йосселю залило уже не только щёки – заполыхали уши, и даже макушке стало жарко.
– Подмажоныши-лягушоныши, квакнули бы, да толстый жаб не велит, – пробормотал Зунель. – Верно, правду говорят, что много вы умеете, да ничего не можете.
Тупой клинок чертил в пыли загогулину, похожую на руну устойчивости.
– А скажи-ка мне, правду брешут, что старшие маги вам свечения по капле одалживают, а сами пользуются сколько влезет?
– Сияния, – буркнул Йоссель. – Сияния нам одалживают.
– Ну, пусть так, – отчего-то вздохнул мастер Зунель. – Как звать-то тебя?
– Йоссель.
– Йоссель… сурово. Селька, значит, – мастер поднял меч. – Ну-ка, Селька, встань, как положено. Да не так! Как ты меч держишь, недомажик криволапый!
Йоссель перехватил рукоять, чувствуя, что губы непроизвольно расползаются в улыбке.
Он ещё научится. Всему, только срок дай. Он каждый день тренироваться будет… с утра и дотемна…. и придумает, как с единого удара вырлу развалить, и до логовища их доберётся, и целым воинством командовать будет! Он ещё всем покажет! Он ещё…
– Куда повёл! Куда заваливаешь! Выше держи, дурачина.
Ныло недолеченное плечо – как всегда перед дождём. Каждый взмах меча давался с усилием, точно вместо воздуха Йосселя окружала вязкая жижа.
Двигаться, уворачиваться, танцевать, уводя зелёную мразь в сторону, угадывать движения, не глядя ей в глаза, чтобы, уловив единственный миг, ударить.
Сбоку раздался короткий всхлип, и Йосселя кольнуло в сердце: ещё один не успел. Удастся ли отходить? Лекари всё чаще разводят руками.
И полыхало зелёным у стен башни; там, где одна за другой лезли из небылья вырлы.
Йоссель хорошо помнил ледяной ужас, что накатил на него в первом настоящем бою. Страшные сказки врали: не было у вырл ни загнутых когтей, ни острых клыков, ни звериных морд. Студенистые чудовища, возникающие из неясных теней и прямо на глазах наливающиеся силой, они были слишком похожи на людей – узкоплечих, с зеленоватой кожей и тоскливыми глазами.
Безмолвных. С изящными длиннопалыми руками, несущими смерть.
Вырле стоило лишь дотянуться, дотронуться – и словно вся ненависть мира обрушивалась на жертву, сковывая волю, останавливая сердце. Люди седели на глазах и в несколько дней сгорали, неподвижные, напряжённые, с невидящими глазами. Кто знает, что за страшные видения проносились в эти часы перед их внутренним взором.
Кого-то – редко – удавалось выходить. Лекари отводили глаза, бормотали о точках прикосновения и жизненной силе, но ясно было: просто повезло.
Вот и ему в своё время – повезло.
Он не помнил, что чудилось ему в часы горячки. Только плечо теперь ноет перед дождём, и кожа на нём остаётся бледной до зеленоватости. Вырлин знак.
Да ещё волосы теперь белы, как у старика.
Железо легко разрубало зелёные тела, но вырлы не умирали, а лишь уходили в небыльё, растворялись в лёгкую дымку, исчезали из вида, чтобы позже вернуться вновь. Будто чья-то злая воля, некогда сотворившая чудовищ, снова и снова гнала их на приступ.
Десять лет назад никто и подумать не мог, что вырлы дойдут до самой цитадели магов.
Йоссель описал клинком стремительную дугу, и вырла без звука растворилась в воздухе. У подножия стен чудовищ почти не осталось, но Йоссель уловил зеленоватый отблеск в одном из верхних окон.
Узкая лестница – а когда-то казалась такой широкой. Тусклое небо за окнами, густые тени в углах площадок. Распахнуты тяжёлые двери в залу, а за ними сутулый маг тяжело опирается на стол, словно обезножевший.
Сразу три вырлы лезут сквозь щели, прямо на глазах наливаясь мясом; невидимый кокон еще держит их, но еще чуть – и промнется, потухнет.
Маг не заметил воевника, а тот застыл в дверях, словно пригвождённый к месту узнаванием.
Перед ним был мастер Аргелак. Воплощение йосселевой обиды.
И так легко было – просто не успеть.
Это ведь даже не месть – всего лишь медлительность. Усталость. Он ведь так устал. Просто секундное замешательство…
Радужная поверхность кокона притягивала взгляд.
От напряжения у мага судорогой свело пальцы, брызнули из-под ногтей тёмные капли. Йоссель был слишком далеко, но ему показалось, что кипящие брызги окропили ему щёку.
