Себастьян написал ей на следующий день после суда, чтобы сказать, что верит в ее невиновность. Его письмо было единственным лучиком света в ее темном мире. Она сразу же ответила. С того дня они начали переписываться, и она все время, проведенное в тюрьме, через день получала от него длинные, веселые письма. Они не позволили ей сойти с ума в этом ужасном месте.
Даже теперь, когда открывалась или закрывалась дверь, Вероника все еще слышала грохот железных тюремных запоров. Каждый раз, разглядывая фотографию особо роскошной ванной комнаты в журнале, она вспоминала унизительность тюремной «сральни». Каждый день, вне зависимости от того, было ли что в ее ночном горшке или нет, она вынуждена была выстаивать очередь в общий туалет, задыхаясь от вони человеческих экскрементов. Она никогда не завтракала, ей хотелось поскорее попасть в сравнительное уединение жалкой библиотеки, где она получила ничтожную работу. Визиты отца и Себастьяна помогли ей сохранить рассудок, но тем не менее она вышла из тюрьмы совсем другой женщиной.
Теперь она не доверяла никому. В тюрьме начисто теряешь веру. У нее постоянно крали вещи, даже такие пустяки, как зубную пасту, пилочку для ногтей, заколки для волос. Она не сознавала, насколько драгоценна свобода, пока не потеряла ее.
Краситься или пользоваться духами запрещалось. Можно было получать лишь одно письмо в день. Все письма прочитывались, как входящие, так и исходящие. Все посылки от друзей и знакомых вскрывались, еду не разрешали передавать. Иногда Вероника удивлялась, как она выжила.
— Извините, девушка, сколько это стоит?
Вероника моргнула, стряхивая воспоминания, и сосредоточилась на стоящей перед ней женщине. Она была из тех, кого Джулия называла «голубой шайкой»: седые волосы носили голубой оттенок, а старое, морщинистое лицо — выражение постоянного недовольства. Вероника посмотрела на ценник на увлажняющем креме и ответила:
— Четыре доллара шестьдесят семь центов, мадам.
— Как? За такую маленькую баночку? Невероятно! Что у вас еще есть?
Вероника повернулась к деревянной коробке с кремами, поймав мимоходом сочувствующий взгляд Джулии, и принялась перечислять достоинства разных кремов. Через полчаса женщина удалилась, победоносно зажав в руке тюбик с кремом за шестьдесят центов.
Денег, уплаченных за белые шелковые перчатки этой женщины, Веронике, наверное, хватило бы на месячную квартплату в пансионе миссис Уильямс.
Порой жизнь казалась такой несправедливой, что у Вероники щемило сердце. Но она знала, что душевная горечь способна быстро уничтожить человека, поэтому постаралась думать о чем-нибудь приятном.
Миссис Уильямс была вдовой шестидесяти шести лет, которая брала постояльцев скорее ради компании, чем из-за денег. У нее жили только женщины, потому что одна мысль о мужчине в доме наполняла эту крошечную женщину трепетом.
Вероника потратила три ужасных дня в попытках найти жилье по карману, где не возражали бы против маленького ребенка. Уже темнело, последняя попытка снова оказалась неудачной, и она вынуждена была подумать о необходимости платить еще за один день в гостинице.
Но швейцар в современном доме, куда она зашла, пожалел ее и дал адрес миссис Уильямс. Когда Вероника добралась до ее дома, шел сильный дождь. Трэвис, которому было тепло и сухо в толстой куртке, жизнерадостно беседовал с бродячим котом, обнюхивающим его пухлые ладошки в ожидании подачки.
Она поднялась по щербатым ступенькам, от усталости не обращая внимания на запущенный сад и слегка покосившуюся крышу старого дома. Сейчас, вспоминая беседу с миссис Уильямс, Вероника думала, что отказаться от строгого принципа не сдавать жилье женщинам с детьми ту заставила ее худоба и безнадежное выражение глаз.
И еще Трэвис: когда старушка взглянула вниз на него, он на удивление вовремя одарил ее своей сияющей, счастливой улыбкой. С тех пор между Трэвисом и миссис Уильямс возникли такие отношения, что Вероника безбоязненно оставляла мальчика с ней и могла сэкономить на няне.
Возможно, только это и спасло ее от голода.
Время близилось к обеду, и Вероника с Джулией совсем замотались. Заканчивалась январская распродажа, и в последнюю минуту домохозяйки валили толпами.
