Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина - страница 16
Но не все дети жертв пошли по конформистской стезе. Рой и Жорес Медведевы и Антонов-Овсеенко стали авторами исторических исследований, изобличающих деспотическую роль Сталина. Юрий Трифонов, Леонид Петровский, Юрий Гастев, Пётр Якир и Камил Икрамов писали биографии своих пострадавших отцов. А группа детей расстрелянных генералов взялась за «восстановление исторической правды»: они собирали документы для музеев и школ в различных городах>{95}.[22] (В конце 1980-х годов ещё один сын сталинской жертвы, Арсений Рогинский, стал одним из основателей общества «Мемориал».)
Лишь малая часть этой исторической правды могла быть опубликована в СССР при Хрущёве и сразу после него. Но наружу, наряду со всё более откровенными литературными описаниями, выплыло достаточно, для того чтобы напугать всю чиновничью братию. Даже тем, кто прежде не знал об этом, становилось понятно, что власть и привилегии, как минимум, одного поколения этих чиновников были также продуктом террора в отношении миллионов их сограждан. Неудивительно, что они «боялись Истории»[23].
Обличение преступлений власти придавало моральное измерение другим политическим мерам Хрущёва и способствовало другим прогрессивным переменам. Социальные нужды, которые испытывали «возвращенцы», к примеру, ускорили осуществление реформ в области соцобеспечения и права>{96}. Кроме того, антисталинизм хрущёвского руководства вдохновил новое поколение советских интеллектуалов и партийно-государственных деятелей, включая Горбачёва и многих из его будущих сподвижников. Для «возвращенцев» эта смена поколений имела подчас непосредственное значение: свои документы о реабилитации многие из них сумели получить, только после того как старые, ещё сталинской поры прокуроры, которым поручили их дела, были при Хрущёве заменены более молодыми кадрами>{97}.
Но подобные знамения времени, означавшие, что «реабилитированные были в моде», одновременно порождали и мощную оппозицию. Бывшим палачам, особенно тем, кто всё ещё занимал высокие посты, было что терять. (Каганович возмущался, что Хрущёв предлагает, чтобы «бывшие каторжники судили нас» — реакция вполне объяснимая, если учесть, что в КПК о делах прошлого его, Маленкова и Молотова опрашивала лично Шатуновская.)>{98}. Угроза нависла не только над ближайшими сподвижниками Сталина — теми, кто подписывал расстрельные списки — но и над множеством менее значимых фигур с пятнами крови на биографии, такими, например, как первый постсталинский глава КГБ Иван Серов или будущий главный идеолог партии Михаил Суслов>{99}.
Некоторые из тех, кто благоденствовал при Сталине, в том числе такие знаменитости, как Константин Симонов и Александр Твардовский, последовали примеру Хрущёва и раскаялись>{100}, однако огромное большинство соучастников режима не только не считали себя виновными, но и активно противостояли Хрущёву. Сталинисты из верхушки руководства, поддержанные своими ставленниками в рядах бюрократии, пытались саботировать его политику реабилитации и лишить ожидаемого эффекта его речь на XX съезде. (Особую активность в этом деле, по сведениям Шатуновской, проявляли Суслов и Маленков.) Не сумев добиться желаемого таким способом, они попытались собрать документы, подтверждающие участие в терроре самого Хрущёва (совсем как сегодняшние сталинисты, пытающиеся дискредитировать историческую репутацию Хрущёва) и скрывающие или преуменьшающие их собственную вину, — как сделали Молотов, Каганович и Ворошилов, когда сформировали комиссию по расследованию эпизодов, в которых они принимали самое непосредственное участие. Когда и это не сработало, они совершили в 1957 году попытку сместить Хрущёва, едва не завершившуюся успехом>{101}.
У этих людей были все основания страшиться «судного дня»>{102}. По мере того как споры о прошлом становились всё более острыми, стали возникать вопросы о судебной ответственности верхушки руководства, подобные тем, что десятилетием раньше официально прозвучали на Нюрнбергском процессе. Избежать аналогии было нелегко. В Нюрнберге Советский Союз представлял обвинение. (Назначенный Хрущёвым новый генеральный прокурор СССР Роман Руденко был главным обвинителем на процессе.) И теперь, когда так много обитателей Гулага вернулись и заговорили о том, что они там пережили, связь между репрессиями сталинского времени и Холокостом становилась всё более очевидной.
