— Пожалуй, на этом я лучше остановлюсь, шериф. Мне хотелось бы позвонить адвокату.
— Конкретному адвокату?
— Да. В Майами. Он примет звонок за счет вызываемого.
— Можно узнать его имя?
— Леонард Сибелиус.
Произнося имя, я следил за выражением его лица. Никаких изменений.
— Сможете позвонить завтра в девять утра, — сказал он.
— Почему не сейчас? Не нарушаются ли при этом мои гражданские права?
— Нарушились бы, если бы вы были под арестом, а дело передано прокурору штата для вынесения обвинения большим жюри присяжных. Вы предпочли отвечать на вопросы. Вы задержаны для расследования на сорок восемь часов с нынешнего утра.
— Завтра суббота, шериф.
— Двадцать пятое. Кинг, пусть Прискитт посадит его в одиночку, в двенадцатую или в четырнадцатую, а оттуда кого-нибудь переведет, если понадобится. Я хочу, чтобы между Макги и Мейером не было никаких контактов.
Я сложил вместе имя и фамилию крупного помощника шерифа. Кинг Стерневан. Еще раз взглянув, убедился — много лет назад я его видел в Майами-Бич, где он выступал в весовой категории около двухсот фунтов. Сейчас, наверное, прибавил еще шестьдесят. Напористый, скользкий боксер. Казался медлительным, но попасть в него было на удивление трудно. Отлично ориентировался, уходил в клинч и наносил хук в корпус, сопя и кряхтя от натуги. Добился бы лучших показателей в своем весе, если бы не склонность к травмам, из-за которых на его счету слишком много технических нокаутов. Поэтому умные противники старались завершать удар, слегка поворачивая руку в запястье, в надежде раскроить ему бровь, прежде чем он успеет отбить им потроха в кашу.
— Шериф, будьте любезны сказать этому жирному грязному мопсу, чтобы не пробовал меня отделать, как Мейера. Ленни Сибелиус и без того может доставить вам массу неприятностей.
— Есть три свидетеля произошедшего с вашим партнером, Макги. Он принимал душ, наступил на коврик, потерял равновесие, упал и разбил лицо о деревянную скамеечку в душевой.
— Думаю, если со мной произойдет то же самое, совпадение покажется странным.
Хайзер не ответил, взявшись за телефон. Стерневан поманил меня, придержав дверь.
Шагая со мной по коридору, спросил:
— Эй, ты что, меня знаешь? Видел когда-нибудь? — Голос у него был мягкий, хриплый, высокий.
— Всего один раз, в Майами-Бич. Лет восемь-девять назад.
— Значит, ближе к концу. С кем я дрался?
— Не помню фамилии. Такой здоровенный кубинец.
— Ну да! Десять раундов. Его звали Тигре — тигр то есть, — фамилия какая-то длинная. Я уложил его в девятом раунде, верно? Знаешь, а ведь тот бой был последний! Клянусь Богом, парень был в форме, точно! Весь корпус прямо как ствол дубовый. Без конца делал обманные движения, наносил мне тычки, а я даже ухмылку не мог стереть с его морды. Потом, где-то на двадцатой секунде девятого раунда, он меня достал. Видишь бровь? Прямо в цель угодил, разбил по чистому везению, и я сообразил, дело плохо. Понимаешь, осталось лишь поворачиваться пошустрей, чтоб судья меня хорошенько не разглядел, да надеяться, что, пока он не разглядел, у парня ноги заплетутся, он опять шагнет не туда, и тогда уж я двину правой. Знал, что руку сломаю, и в самом деле сломал. Только больше он не поднялся. Пока я этим занимался, у меня все время были плохие менеджеры и плохие руки. Приходилось держаться посередине — руки слишком легко ломались. Значит, тот бой ты смотрел, ну и ну! Я хотел продолжать, чтоб сравняться, забыл уже, с кем, да сломал руку в том же самом месте, отрабатывая удары по груше.
Спускаясь по лестнице, я спросил:
— Надеюсь, ты не слишком сильно измолотил Мейера, руку не повредил?
— Он упал на скамейку, как сказал мистер Норм.
— И все бился и бился головой о скамейку, как резиновый мячик. Интересно было бы посмотреть.
— Одно скажу, я его не обрабатывал. Мистер Норм стал расспрашивать, и я поклялся могилой малютки дочери, что пальцем его не тронул и не видел, чтоб кто-то другой тронул. Говорю мистеру Норму, тут смысла нет, ведь я сколько раз обрабатывал всякий народ и никаких следов не оставлял. Что ж, теперь вдруг про все позабыл и давай колотить человека по голове? Нет, это не для меня. Кинг не такой. Вот сюда. Эй, Приски! Свежая рыбка. Мистер Норм сказал, в одиночку, в двенадцатую или в четырнадцатую.
