Юноша вздрогнул, возвращаясь из своих мечтаний.
— Что?
— Ничего.
Скорее всего он мне не поверил, но в открытой коляске не поспоришь.
Для середины утра городские улицы были относительно пустынны — все сидели дома, готовясь к заключительному дню праздника. Но ближе к резиденции Д'Олбриота движение оживилось. Фургоны доставляли вино и эль, хлеб и печенье, все заказанное в нижнем городе, чтобы освободить кухарок Дома для более изысканных сладостей. Народ уже прогуливался вокруг деревушки из казенных домов, где жена Столли продавала вино, приправленное свежими сплетнями о жизни на службе у дворян.
Нейр дежурил в сторожке, весь принаряженный в своем мундире.
— Вас обоих ждут в кабинете сьера.
Я бы предпочел явиться перед сьером чистым и побритым, но не посмел задерживаться.
— Пошли, Темар.
Мы торопливо пересекли парк. Когда я постучал в кабинет, ответил голос Камарла, не мессира.
— Войдите.
Я глубоко вдохнул и открыл дверь.
— Доброе утро, мессир, эсквайры. — Я низко поклонился.
Сьер был там, сидел за столом вместе с тремя своими братьями.
За их тесным полукругом стояли Майред и Камарл, как представители будущего поколения. Нарисованные, эти лица выглядели бы как наброски одного и того же лица в разном возрасте. Самый младший, Майред, почтительно молчащий сзади, еще сохранил юношеский румянец, жирок смягчал его подбородок и скулы, но талия под узким сюртуком пока оставалась стройной. Эсквайр Камарл уже начал толстеть. Семейная полнота брала верх над молодостью, но годы старшинства над кузеном обострили его взгляд приобретенным опытом. Следующим по возрасту шел Юстиан, младший брат мессира, который все еще проводил в разъездах семь сезонов из восьми, лично проверяя, как управляются обширные владения Дома. Он был самым толстым из четырех братьев — безобидный круглый человечек с умом, подобным стальному капкану, спрятанному под листьями. Длинные лиги дорог проявились в морщинах вокруг его глаз, которых пока не было у Камарла. Сьер по-прежнему оставался мужчиной в расцвете сил, а эсквайр Фрезил, сидевший слева от него, заметно дальше спустился по склону к двери Сэдрина. Лейшал, хозяин поместий Дома вокруг Мортейна с времен старого сьера и редко появляющийся в Тормейле, был не намного старше Фрезила. Но даже те несколько лет имели значение. Его ноги от старости похудели и торчали, как щепки, из-под брюшка, и щеки запали, оставляя торчащие скулы. В то время как глаза Майреда сияли живой голубизной, поблекшие глаза Лейшала, глубоко спрятанные под морщинистым лбом, казались почти бесцветными. Но несмотря ни на что, старик сохранял остроту ума, отточенного беспрекословным служением Имени в течение трех поколений.
— Добрый день, Райшед, — ласково произнесла Авила. Она сидела у камина в другом конце кабинета, скрестив ноги под белым платьем, украшенным фривольным узором из желтых веточек.
— Где ты был? — пролаял эсквайр Лейшал.
— Возвращал то, что было украдено из Дома, эсквайр, — вежливо ответил я.
Темар шагнул вперед и встал рядом со мной, придерживая рукой кожаный мешок.
— Мы думаем, что здесь — все.
Авила пошевелилась — я услышал, как зашелестел шелк ее платья. Но чтобы посмотреть на барышню, мне пришлось бы повернуть голову, а это было неразумно: неудовольствие скопилось в воздухе, как предвестие летнего грома.
— У тебя не было времени сказать кому-нибудь, куда ты идешь? — спросил Юстиан.
— Я решил не говорить, эсквайр. — Я твердо смотрел ему в лицо. — Человек, который дал мне эти сведения, просил держать все в секрете.
— Между присягнувшим и его господином не существует никаких секретов, — огрызнулся Фрезил. — О чем ты думал, подвергая Д'Алсеннена опасности? Этот парень едва вылез из бинтов!
— Прошу прощения, но я не подчиняюсь ни Райшеду, ни кому-либо из Д'Олбриотов, — строго ответил Темар. — Я пересек океан, чтобы искать эти украденные сокровища. И я готов для этого рисковать своей жизнью и честью.
— Госпожа Ден Кастевин невысокого мнения о твоей чести, — возразил Фрезил.
Краем глаза я увидел, что Авила подалась вперед, гневно сжимая губы. Сьер кивнул ей, и барышня смолчала, но по удивленному лицу Фрезила было ясно, что она одарила его весьма суровым взглядом.
