Из дома мне в конце года передали официальное распоряжение, что я перехожу в полное подчинение Герману, должна согласовывать с ним свои действия и планы и именно с ним советоваться по любому возникшему вопросу. Связь с девчонками оставалась раз в неделю – для подстраховки, ну и экстренные вызовы, если что. Тем не менее на деле на связь со мной выходили чаще: иной раз, как и прежде, старшим товарищам требовалось что-то посмотреть «через меня». Иной раз Ольга Семёновна или девочки проверяли, где я, как я, и обязательно «чистили», подкачивали энергией. Так что я могла бы и не делать регулярных вечерних практик. Но они прекрасно поднимали настроение, приводили чувства и мысли в состояние рабочей уравновешенности.
Однако я и по дороге не тратила время впустую.
Из-за разрушений, вызванных бомбардировками с воздуха, транспорт в городе стал работать с перебоями. Возвращаясь с деловых свиданий или из Далема, я была вынуждена волей-неволей проходить пешком большие отрезки пути: лучше, чем ждать автобуса и разбираться в очередных временных переменах маршрута. Энергетические каналы, как обычно, открыты, восприятие обострено: надо своевременно уловить опасность или интересную информацию. Волей-неволей «слышишь» мысли прохожих или тихие разговоры за стенами домов, за плотными шторами затемнения.
С начала массированных и последовательных английских налётов Берлин опустел едва ли не на четверть: детей и неработающих женщин постарались вывезти в сельскую местность. Зато в оставшихся жителях были так заметны перемены!
За окнами жилых домов, скрывшись от посторонних глаз и ушей в своих квартирах, люди желали – мысленно и шёпотом – сдохнуть Гитлеру и его своре. Люди ужасались тому немногому, что привелось случайно узнать о злодействах фашизма. Ну и себя, конечно, в первую очередь жалели, что давно уж позабыли о нормальной жизни. Стали думать, что родные убиты или покалечены войной понапрасну, зазря. Идёшь по тёмным улицам в одиночестве; без усилия, мимоходом слушаешь мысли обычных людей – и вдруг понимаешь, что стало много тех, на кого уже не действует наваждение нацизма. Не большинство, но много; и с каждым днём больше тех, кто способен ему противостоять.
Вместе с тем страшные дела, которыми питался и цементировался эгрегор, творились всё энергичнее и становились всё страшнее, из-за чего зловещая энергетика в городе не рассеивалась, а только сгущалась…
Незнакомый военный ожидал меня в холле гостиницы. На непроницаемом лице этого человека были живые, выразительные глаза.
В последнее время мне встречалось всё больше немцев с живыми глазами – будто с них спала пелена. Ещё одно свидетельство того, что эгрегор слабел. Конечно, надо учесть, что я жила среди немцев уже достаточно долго, чтобы привыкнуть и научиться более тонко чувствовать представителей этого народа. И всё же: повышалась проницаемость энергетики каждого, каждый немец опять оказывался сам по себе и был вынужден начать самостоятельно думать и чувствовать. То есть действительно оживал, выходя из тяжёлого коллективного забытья.
Особенно интересно было наблюдать за военными. Всех их, а особенно командование, успешно прикрывала защита, которую я называла «защитой принадлежностью». Простая и надёжная, она состоит в том, что эгрегор поглощает любое воздействие, направленное на данного конкретного человека. Прекрасно работает при строгой дисциплинированности и включённости в жёсткую иерархическую структуру военной организации. Условие одно – искреннее доверие и добровольная преданность эгрегору. Так вот, число военных всех рангов, как следует прикрытых защитой принадлежностью, в последнее время стремительно сокращалось. Первой ласточкой этой затяжной и трудной весны стал для меня ещё в сорок третьем мой знакомец – генерал, пожелавший выгодно продать иностранной разведке себя и секреты, которыми владел. Теперь такие самостоятельные встречались всё чаще.
Военный передал мне письмо, надписанное знакомым почерком. При этом он внимательно изучал выражение моего лица, стремясь предугадать мою реакцию на то, что собирался сообщить. И на содержимом конверта, и на мыслях незнакомца уже лежала печать произошедшего, и она уже была вскрыта мною. Однако не было нужды демонстрировать этому случайному человеку свои сверхспособности, да и желания не было. Пусть сам расскажет. Пусть сообщит те подробности, которых я, возможно, не считала.
