— Мэри подаст мясо и сыр.
— Тогда я отправляюсь на кухню. Вы со мной, милорд?
— Дождусь, пока дым не выветрится полностью. Нужно убедиться, что пожар не повторится.
— Хотите, я…
— Не надо. Я виноват, мне и сторожить.
Шелтон сдвинул брови:
— Вы не могли предвидеть, что молния ударит в амбар.
— Но мог сдержать гнев. Должен был!
— Милорд, вы…
— Приятного аппетита. Мне и здесь хорошо. — Поймав озабоченный взгляд слуги, Дугал твердо сказал: — Иди же.
Шелтон вздохнул:
— Как скажете, милорд. Проглочу кусочек и прибегу обратно.
Слуга ушел, а Дугал вернулся в амбар. Сквозь огромную дыру в потолке лил дождь. С пола поднимались колечки дыма. Везде валялись бревна и доски — разбитые, дочерна обугленные. Все вдребезги, как его гордость.
Он всегда уходил не оглядываясь.
Из окна спальни София наблюдала, как Дугал исчез в недрах амбара. Она хотела крикнуть ему, чтобы был осторожнее. Но он не станет слушать. Никаких дружеских жестов не примет. Даже не взглянет на нее.
София видела лицо Дугала на пожаре и поняла: он винит себя в том, что случилась беда. То же чувствовала и она. Ведь ей было известно о проклятии. Тем не менее она намеренно разозлила его, вот он и не выдержал.
Черт, надо было подумать заранее! Но она проявила легкомыслие, и Дугалу пришлось взвалить бремя вины на свои плечи. А ведь это она виновата…
София хотела поговорить с ним, но каждый раз, когда их глаза встречались, ледяной холод его взгляда сковывал ей язык. Завтра. Завтра она улучит момент, когда он будет один, и они поговорят. Может быть, он поймет, почему она повела себя так…
Но не сейчас. София смотрела, как он исчезает в дверях амбара, и тоска сжала ей сердце. Он намерен уехать. Она видела это по решительному развороту плеч, уверенной походке.
Она вдруг почувствовала, что ее ладонь намокла от слез. Оказывается, она плачет!
Губы задрожали. София отскочила от окна и бросилась ничком на постель. Тут она дала волю слезам. Подушка приглушила ее отчаянные рыдания.
Этой ночью к Рыжему явилась Беатрис. Как всегда, она проскользнула в комнату, когда он крепко спал.
Как она прекрасна, Беатрис! Он безошибочно угадал, что это именно она, хотя свет, исходящий от ее лица, не давал рассмотреть ее черты. Рыжему было достаточно почувствовать присутствие жены, услышать ее мелодичный голос, когда она шепнула, что следит за ним и по-прежнему любит его.
Как всегда во время таких посещений, Рыжий испытывал и счастье, и боль. Тоску одиночества и радость видеть ее снова. Снова вспоминал все, чем владел, и все, что потерял.
Она парила в воздухе над его постелью. Развевались складки ее белоснежных одежд, золотые волосы окружал ореол яркого света — как на картинке в старой Библии его матери.
— Рыжий…
От ее голоса веяло жаром неутоленной тоски и родниковой прохладой.
Он знал, что не сможет дотронуться до нее, и все-таки протянул к ней руку.
— Ох, Беатрис! Я истосковался…
Ее нежные губы дрогнули в улыбке, и она со вздохом сказала:
— Вижу… Весь прошлый месяц ты трудился не покладая рук.
Она знала, что он проиграл дом и ее драгоценности. Проглотив стоящий в горле ком, Рыжий ответил:
— Любовь моя, я совершил ошибку. Но София все исправила. Я пытался…
Она произнесла с упреком:
— Наша дочь несчастна.
— Да, она страдает. Этот человек, Маклейн…
— Тот самый, кто выиграл мой дом в карты?
Рыжий уловил в ее нежном голосе язвительную нотку и поморщился.
— Да-да. Вижу, ты все знаешь. Так что не стану утомлять тебя, рассказывая все заново.
Она скрестила руки на груди.
— А почему наша дочь несчастна?
Рыжий беспокойно заерзал.
— Не знаю.
— Наша дочь должна отправиться к Маклейну.
Рыжий недоуменно заморгал, хотя глаза его были по-прежнему закрыты.
— Но… Он ведь уехал два дня назад.
— А с каких пор София затосковала?
— С того дня, как сгорел амбар, за день до… — Охнув, Рыжий задумался. — Я подумал было то же самое, но она ужасно злится каждый раз, когда я произношу его имя.
— Она обижена.
— Не знаю. С тех пор как он уехал, она и двух слов о нем не сказала. Любимая, не мне подвергать сомнению твои слова, но…
— А это ты видишь? — Беатрис указала на сверкающий нимб над головой.
