— Дайте ему палку! Пусть сам достанет!
Бингхэм побагровел и затрясся от бешенства.
— Этого я тебе никогда не забуду! — прошипел он. — Погоди, вот только выйду — я с тобой разделаюсь! — И для пущей убедительности подпрыгнул.
В толпе застонали.
— Хвост не прищеми! — задорно выкрикнул кто-то.
Утирая слезы, я засеменил прочь. Впервые за всю свою врачебную карьеру я был доволен.
Уже сидя в автобусе, я развернул рекомендательное письмо профессора. Его краткости можно было позавидовать:
«Всем заинтересованным лицам.
Доктор Гордон в течение последних трех месяцев был моим младшим ассистентом в травматологическом отделении. Со своими обязанностями справлялся разве что к собственному удовлетворению».
Я приучился открывать «Британский медицинский журнал» по-китайски, с конца: последние двадцать страниц пестрят объявлениями с предложениями работы, а собственное благополучие — точнее даже возможность заработать на кусок хлеба с маслом — озаботило меня вдруг куда более, чем прогресс мировой медицины.
Провинциальных клиник, приглашающих начинающих хирургов, было в журнале предостаточно, хоть пруд пруди, и я, накупив марок, состряпал весьма элегантные заявления, которые разослал по дюжине адресов. Поскольку на проезд к местам собеседования мне полагался бесплатный билет третьего класса, я решил, что, по крайней мере, смогу посмотреть страну за счет Национальной службы здравоохранения.
Очень скоро выяснилось, что сногсшибательным успехом я не пользуюсь. Во-первых, меня угнетала сама обстановка, царившая на собеседованиях. Если перед устным экзаменом группу студентов объединяет дух товарищества, как у заключенных, приговоренных к расстрелу, то приемная возможного работодателя походит скорее на спасательную шлюпку, в которой иссякают запасы провизии и пресной воды. Во-вторых, в присутствии членов комиссии я почему-то всегда садился на единственный пустующий стул с чувством собственной вины. Кончалось это всегда тем, что я дергал себя за галстук, ломал карандаши, отвечал невпопад, нес околесицу и вообще держался как полный идиот.
Я побывал уже на нескольких собеседованиях, ставших в моем представлении столь же неразличимыми, как визиты к зубному врачу. Все они состоялись в каминных залах, украшенных портретами разъевшихся краснолицых деятелей в белых халатах, дипломами, неизменным бюстом Гиппократа в углу и списками жертвователей. Посредине зала возвышался массивный стол из красного дерева, способный, по-моему, выдержать танк, а вокруг сидело около дюжины самых устрашающих людей, что я когда-либо видел.
Самым важным было, войдя, сразу определить, кто из сидящих — врачи, а кто — непрофессионалы: деятели из муниципалитета и обычные члены правления. Это было необходимо, чтобы соответствующим образом корректировать ответы на вопросы; к чему, например, сыпать медицинскими формулировками перед оптовым торговцем обувью. Так, например, на одном из моих первых собеседований член комиссии в клерикальном облачении спросил меня торжественным тоном:
— Как вы поступите, доктор, оперируя ночью в полном одиночестве, если у больного начнется не останавливаемое кровотечение?
На что я уверенно ответил:
— Вознесу молитву Господу, сэр.
И тогда сидевший по правую руку от меня тщедушный человечек проснулся и спросил:
— А не кажется ли вам, молодой человек, что вы могли бы сначала позвонить своему главному хирургу и посоветоваться с ним?
Работу я там так и не получил.
В одних комиссиях интересовались, играю ли я в крикет или на пианино, в других спрашивали, женат ли я, третьих занимали мои политические взгляды и моральные убеждения. Что бы я ни отвечал, почему-то неизменно вызывало у вопрошающих разочарование, а то и вовсе повергало в недоумение. После короткого молчания следовал разочарованный вздох, а затем председательствующий благодарил меня за приезд и обещал известить о принятом решении.
Словом, я с большим опозданием убедился, что обучение в Св. Суизине вовсе не обязательно гарантировало мне теплое местечко по специальности. Все мы были свято уверены, что выпускники любых других заведений должны взирать на нас с не меньшим почтением, чем доктор Ватсон на Шерлока Холмса, поэтому столкнуться с людьми, даже не подозревающими о существовании Св. Суизина было чрезвычайно болезненным щелчком по моему самолюбию.
