— Не могу я, Леденцов. Говорю ж тебе – пост держу.
— Ну, как хочешь… А только скажу я тебе – постом этим ты себя и довел. Мне вон, помнишь, прошлым годом супруга, когда с Любаней застукала, как скалкой по кумполу саданула? Не хуже твоего кун-фу. И что? Только ею, сорокоградусной, и излечился, уже через пару дней был как новенький. А так, как ты – брюхо себе всякой ботаникой набивать…
— Нет, Леденцов. От поста мне – просветление. Тут знаешь, что я видел? На ухо дай скажу…
— Что за секреты?.. Ну, давай…
— . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вот так вот, Леденцов, друже.
— …Ух ты!.. Ни … себе!.. Ну-ну, Двоехорыч, лежи пока, выздоравливай… (Уже за дверью, про себя.) Сказанет же!.. Совсем плохой…
* * *
— Ваша не пляшет – банкирское очко!
— Да, с потрохами ты меня съел… Сдавай, что ли, по новой.
— Убирай карты, ребята, вон начальство шкандыбает.
— Ты чё, охренел. Какое начальство, это ж наш Ванька Брюс!
— А ты приказ этого "Зады" читал, темнота? Ваня Брюс теперь по совместительству бригадир "похоронки", а по основной должности, бери выше, старший сотрудник Центра… Из сапожников!
— Фють! Гляди ж ты! Еще вчера у меня фартух занимал.
— Наше почтеньице, Иван Леонтьевич! С повышеньицем вас!
— Что?.. А, да… Но – не устаю повторять: "Homo locum onat, non locus hominet"[59].
— Слышь, чё он там бухтит. Совсем офигел, что ли, на радостях?
— Недослышал, Иван Леонтьевич, сказать, кажись, что-то изволили?
— А?.. Да так… Говорю: работать, работать надо… Что с этим, из семнадцатого номера? Кремировали?
— Да вот, вишь, незадачка с ним, со старичком этим… Нету его…
— Как это – нету? Убежал, что ли?
— Куда он убежит – упокойник-то?.. А просто вот так вот: нету и всё! Истаял! Один балахон лежит, а самого в балахончике-то и нету!
— Может, кто унес?
— Да кому надо? Можно подумать, добро какое. Упокойник – он упокойник и есть.
— М-да… Эка незадача… И чего ж делать-то?
— Теперя ты начальство, тебе решать.
— Может, что присоветуешь? Опыт у тебя большой.
— Большое дело! Кремация – на то она и есть кремация. Спалить балахончик, пепел – в урную, и дело с концом. Кто эту урную проверять станет? Вон Бузюка покойного и палить не надо было, сам спалился, а урную сделали, матери послали, все чин чином, по-христиански.
— А ежели до кого дойдет?.. Ох, разгонят вашу команду!
— Не разгонят, Леонтьич, не боись! Упокойничков – ентого добра на наш век хватит. Вон, во флигеле, в приемной у Корней Корнеича генерал холодный лежит. Большой генерал, с четырьмя о-от такими звездами на каждом погоне. А как с "Задой" с этим поговорил, так ушел – и маслину себе в лоб. Покудова насчет него никаких указаний не было, а как до дела дойдет – кому хоронить? То-то!
— Говоришь, балахончик?.. Что ж, benedico vos [60].
— Ась?
— Нет, ничего… Так и делай… Хотя – как это он исчез?.. Странно, право же, более чем странно… Короче – с Богом…
— Э, Леонтьич, а спросить-то можно?
— Да, да…
— Как тебя так вознесли в один день? Из сапожников! Может, секрет какой знаешь, поделишься по старой дружбе?.. Или, может, с "Задой" с этим в родстве?
— Ах, нет, нет, родство тут, право же, ни при чем. Даже самым падшим было речено: "Et tibi dabo claves regni coelorum"[61].
— ??..
— Это я к тому, что надеждою жить надо. Вот, кстати, книжица, почитай на досуге, дарю. Мне она, как видишь, помогла, глядишь, и тебе поможет, если внимательно будешь читать… Да, чуть не забыл! Фартук твой. Держи, мне уж без надобности… С балахоном этим без меня, надеюсь, управитесь? Ну, с Богом тогда, рассчитываю на вас.
— Не извольте волноваться. Айн момент!.. Наше вам, Иван Леонтьевич…
— …Да, забурел наш Ванька! И говорит мудрёно… Ну-ка, чего это он тебе?
— А хрен его… "Карлик Нос"… Пивка бы лучше поставил, антеллигенция… Ну что, ребята, балахончик-то понесли в последний путь?
— Ужо потерпит балахончик, не убежит. Ты банкуешь? Давай по-быстрому.
* * *
>В СВЯЗИ СО ЗДОРОВЬЕМ РУВИМЧИКА ОБСТАНОВКА В ДОМЕ ПЛОХАЯ. ДЯДЯ НАТАН ПРОСТО НАДОРВАЛСЯ ОТ ЗАБОТ. ОПАСАЮСЬ ТАКЖЕ ЗА ОСТАЛЬНЫХ БЛИЗКИХ.
>СО ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ ПРИГЛАШЕНЫ НОВЫЕ ВРАЧИ. ПОКА ТЫ БУДЕШЬ ТОЛЬКО ОБУЗОЙ.
